"Андрис Колбергс. Ночью в дождь... (Роман)" - читать интересную книгу автора

знаю - сам после войны служил в милиции. На Большом кладбище бандиты меня
и подстрелили - вот потому теперь в танцоры уж не гожусь.
Сады... Так вот почему у старика штанины и полуботинки облеплены
жирной землей.
- Кто-нибудь, кроме вас, видел?
- Нет. Сходим туда сначала вдвоем, может, он и не убит, а сам
испустил дух.
- Следствие все равно начинать придется.
Мы сворачиваем в тихий, короткий переулок с добротными домами,
построенными еще в тридцатые годы, - у некоторых на входных дверях
сохранились бронзовые ручки, - и вскоре оказываемся возле длинного
сооружения из силикатного кирпича. По виду оно напоминает барак, какие
немцы строили для военнопленных. Только у этого двери лепятся одна к
другой - все из шпунтованных досок, уложенных "елочкой", и закрыты они
тщательнее, чем сейфы. Это гаражи. Мимо них, среди засохшей и
потемневшей, почти в человеческий рост, крапивы тянется узкая утоптанная
тропинка - вдвоем по ней никак не пройти, поэтому добродушный старик идет
впереди.
Постепенно сгустились сумерки и положение осложнилось. Конечно,
осмотр места происшествия можно произвести и при свете прожектора, но в
таком деле всегда важна быстрота: мощное же освещение организовать не
так-то просто, да и при нем, бывает, не все заметишь.
Широкую канаву за гаражами мы переходим по мосткам и вступаем на
территорию садового кооператива, о размерах которого у меня нет четкого
представления. Сады - словно отдельное, само по себе существующее
государство, со своим ритмом жизни, своей архитектурой и своим
населением. Они красивы какой-то своей красотой и в то же время есть в
них что-то неприятное и непонятное. "Гибрид пиратского судна, помойки и
желтой сливы", как сказал Ивар, которому пробелы воспитания, полученного
в детстве, не удастся заполнить пожалуй, до самой пенсии. К Садам
примыкают двенадцатиэтажные дома, которые высятся как бело-голубые свечи,
а вдоль пролегла асфальтированная дорога с высокими лампами-светильниками
на столбах, в них свистит ветер, мимо проносятся автомобили со скоростью,
далеко превышающей указанную в правилах движения. От главной магистрали
ответвляются вполне проезжие дороги - где с гаревым покрытием, где вообще
без покрытия, но везде рытвины засыпаны всяким мусором, вплоть до
сплющенных консервных банок. Место здесь низменное, почва мягкая - сыпь в
рытвины что угодно, сыпь хоть целую гору - к весне все усядет. У обочин
свалено разное добро тех, кто строит что-нибудь по мелочи, и хозяев
парников - то тут, то там у калиток видны кучи галечного песка, торфа или
навоза, ссыпанные с самосвала. С обеих сторон вдоль большой дороги
тянутся сточные канавы: вода в Садах весной стоит долго, а за канавами -
где ровные, а где покосившиеся или с подпорками - плотные изгороди в рост
человека: чтобы прохожие не заглядывали.
Я вспомнил, как однажды летом проезжал через Сады с оперативной
группой. Это было, наверно, в самом начале лета: яблони стояли в полном
цвету, а изгороди, увитые диким виноградом, фасолью и хмелем, напоминали
зеленые валы, но осенью все выглядело уныло: обнажились надломленные и
сгнившие рейки, небрежные заплаты из проволоки на металлических решетках,
ржавое арматурное железо и засохшие стебли вьюнка.