"Сергей Адамович Колбасьев. Джигит ("Бахметьев" #2) " - читать интересную книгу автора

говорил апостол Павел..." Ну и сразу вся команда, а с ней и господа офицеры
заржали, точно жеребцы. Он опять: "Апостол Павел рече..." Опять ржут. Все
девятьсот пятьдесят oхри человека, за исключением занятых вахтенной службой.
Тут он окончательно растерялся и удрал в полном облачении курц-галопом.
Бахметьев смеялся до слез. Аренский от радости мотал головой, а
Нестеров блаженно улыбался, потому что на большее способен не был. Один
только Гакенфельт оставался невозмутимым и почти высокомерным.
И, взглянув на него, Нестеров вдруг помрачнел. Потом, видимо, пересилил
себя и дрожащей рукой протянул к нему рюмку, чтобы чокнуться.
- Выпьем!
- Может быть, хватит пока что? - сухо спросил Гакенфельт.
Нестеров сразу изменился в лице, поставил рюмку на стол и немедленно
начал вставать.
- Друг мой механик, - остановил его Константинов. - Хочешь, я тебя
женю?
От неожиданности Нестеров снова сел.
- Меня? Зачем? - И, подумав, добавил: - Нет, не хочу.
- Ну, не хочешь, не надо. Тогда давай дальше пить. Только начнем с
освежительного. - И Константинов налил Нестерову полный стакан сельтерской.
Сделано это было с необычайной ловкостью. Нестеров до дна осушил свой стакан
и сразу забыл о Гакенфельте.
- А я женился, - вдруг сказал Бахметьев.
- Да ну? - удивился Аренский.
- Невозможно, - не поверил Константинов.
- Факт. Женился. Как полагается.
Константинов неодобрительно покачал головой:
- Таким молодым совсем не полагается.
Аренский вдруг крикнул: "Горько!" - и через стол полез целоваться, а
Гакенфельт не то засмеялся, не то закудахтал.
От всего этого к горлу комком подступала тошнота, хотелось убежать и
расплакаться, и не было никакого выхода. Но Константинов поднял руку и
сказал:
- Стоп! Прекратим разговоры на печальные темы, Кто хочет мороженого?
И сразу в зале поднялся дикий шум и выкрики, и оркестр начал играть
какой-то торжественный марш. И сквозь дым и туман стало видно, как все
сидящие поднимаются и все как один смотрят на столик "Джигита".
Но одним из первых вскочил на ноги Константинов.
- Прошу встать. Это их национальный марш, Бьернборгский. - И, когда
встали остальные, вполголоса пробормотал:- Политическая демонстрация по
нашему адресу. Ладно, я им тоже продемонстрирую.
Он первым зааплодировал, когда марш кончился, но, поаплодировав, вынул
из кармана пистолет, положил его на стол и в наступившей полной тишине
скомандовал оркестру:
- "Марсельезу"!
Два раза повторять свое приказание ему не пришлось, и зал быстро и
исправно снова поднялся, Без восторга, конечно, но с полным уважением.
Пистолет лежал у всех на виду.
- Что вы сделали? - ахнул Гакенфельт, - Она же революционная...
- Тихо! - ответил Константинов." - Это сейчас наш гимн. Другого у нас
нет.