"Якуб Колас (Константин Михайлович Мицкевич). На росстанях [H]" - читать интересную книгу автора

- Черт его побери, профессора! Повыбиваю ему окна!
Лобанович на этот раз услыхал стук и сквозь сон догадался, что его
будит подловчий, но открыть глаза и поднять голову был не в силах. Когда же
стук возобновился с новой силой, он громко отозвался:
- Га-а!
- Вставай, профессор! - кричал со двора Баранкевич.
Лобанович поднялся, открыл форточку и начал просить:
- Пане сосед, не спал три ночи, не могу!
- Что за "не могу"! Сейчас же одевайся, не то, ей-богу, приду и потащу
в том, в чем ты сейчас есть. А будешь упираться, позову Рыгора и Язепа, и,
ей-богу, притащим в том, в чем ты теперь лежишь. А у меня и паненки есть.
Лобанович, видя, что от подловчего не отвяжешься, начал одеваться.
Умывшись холодной водой, он немного освежился и пришел в себя. Перебрался
через хорошо знакомый ему перелаз и взошел на крыльцо дома подловчего.
Негрусь по своей собачьей привычке пролаял раза три, повиливая хвостом,
словно желая сказать: "Это я так себе лаю, без злости".
- Ну что? Испугался: пришел-таки! - встретил "профессора" подловчий в
своей комнате.
Длинный стол, которого прежде учитель не видел у подловчего, стоял
возле стены, плотно прижатый к ней одним своим краем. Весь этот стол был
завален пирогами, бабками, мясом всяких сортов и по-всякому приготовленным.
Штук шесть стеклянных банок с крепким хреном выглядывали в разных местах
стола, три "аиста" - четвертные бутылки водки - поднимали свои головы над
грудами закусок. Копченые окорока, как подушки, утыканные зеленью, важно
высились зелеными холмами.
На крепком стуле старинной работы сидел железнодорожный мастер
Григорец, широкоплечий, дубового склада человек, никогда в жизни не знавший
страха перед водкой. Он был толстый, крепкий и имел вид огромной шпульки, на
которую сверх меры намотали ниток. Рыжая, с лысиной голова его насилу
поворачивалась вправо и влево на короткой, необычайно толстой шее. Маленькие
глазки его сделались маслеными, заблестели, но он не терялся перед чарками и
опрокидывал их в себя, как в бочку. Здесь же была и панна Людмила со своим
братом Анатолем. Анатоль, едва поздоровавшись с учителем, тотчас же пошел
искать пристанища для своей головы, в которой теперь молотила какая-то
молотилка. Людмила молча проводила его тревожным взглядом. Она была одета в
легкую шелковую блузку, нежно-синюю, как цветочки льна, и выглядела сегодня
особенно красивой. Ядвися также была одета со вкусом. На ней была красная
атласная кофточка, которая очень шла к ее смуглому лицу, а пышные
темно-русые волосы были перехвачены красной же, как пламя, лентой. Габрынька
стояла возле музыкального ящика, из которого недавно гремела музыка.
- Тут, пане мой, барышни одни сидят, а он спать завалился! - отчитывал
Лобановича веселый подловчий.
Подойдя к Людмиле, Лобанович остановился и сказал ей:
- Почему вы, панна Людмила, не перекрестились, увидев меня?
Ядвися удивленно взглянула на Лобановича, потом на Людмилу. Людмила,
осветив свое лицо улыбкой, смотрела на него, что-то припоминая, а затем
весело засмеялась.
- Однако же вы злопамятны!
- Совсем нет, - ответил учитель, - я только хотел вам напомнить, что,
увидев святого, надо перекреститься.