"Якуб Колас (Константин Михайлович Мицкевич). На росстанях [H]" - читать интересную книгу автора

курения, поставил в уголок свою палку и, выбрав удобный момент, вышел из
дому.
Тельшинская школа стояла на скрещении двух улиц. Одна улица,
просторная, ровная, широкая, вела к железной дороге; другая, небольшая,
уходила в поле. На самом перекрестке возле школы стоял высокий крест. Он
всегда привлекал к себе внимание учителя и производил на него сильное
впечатление. Этот высокий понурый крест и эта заброшенная среди полесских
трущоб школа стояли, словно сироты, и, казалось, тянулись друг к другу,
словно у них была одна доля. Лобанович вышел на просторную улицу. С правой
стороны к улице примыкал частокол двора подловчего. В уголке двора, возле
самой улицы, чернел сруб колодца. Сделав несколько шагов, Лобанович увидел
хорошо знакомую фигуру Ядвиси. С ведерком в руке она быстро шла к колодцу.
Внезапный трепет пробежал по жилам учителя, а его сердце взволнованно
забилось. Как похорошела она за эти три недели! И как сильно тянуло его к
ней! Но он старался быть спокойным и не показать ей того, что чувствовал в
эту минуту.
Радость, искренняя радость вспыхнула на лице Ядвиси; эта радость
светилась в ее темных глазах, скользила приветливой улыбкой на ее губках,
таких милых, таких дорогих. Черт бы вас побрал, девчата! Баламутите вы
нашего брата - и только!
Но Лобанович совладал с собою. Даже и тени радости не выказал он при
виде девушки, хотя, поравнявшись с нею, - а Ядвися стояла и ждала его, - он
довольно приветливо сказал:
- День добрый!
Ядвися сердечно, ласково поздоровалась с ним.
- Ну, как же вам гостилось? - спросил Лобанович, но спросил так, как
спрашивают, когда говорят только из вежливости, лишь бы сказать что-нибудь,
без всякого чувства и интереса к тому, о чем спрашивал.
- Ох, как было весело! - ответила Ядвися. Она хотела еще что-то
сказать, но сдержалась, - А как вы здесь жили?
- Жил очень хорошо: читал, писал, учил, сам учился, ходил гулять и
чувствовал себя как нельзя лучше.
- А куда же вы собрались?
- Надумал в волость наведаться.
- И ничего вам здесь не жалко оставлять? - спросила Ядвися, и глаза ее
заискрились лукавой улыбкой. Смысл этого вопроса был ясен для них обоих.
Лобанович на мгновение опустил глаза, потом глянул на Ядвисю.
- Вас мне жалко оставлять, - ответил он не то серьезно, не то
насмешливо, понимай как хочешь.
Ему теперь совсем не хотелось идти в Хатовичи, но возвращаться домой
уже было неудобно.
- Ну, бывайте здоровы! - поклонился он и пошел.
- А вы скоро думаете вернуться? - спросила Ядвися.
- И сам хорошо не знаю. Увижу там, - ответил Лобанович, уже отойдя на
несколько шагов.
Он еще раз поклонился и зашагал так быстро, будто хотел показать, что
ему некогда разговаривать с нею.
Во время разговора с Ядвисей Лобанович чувствовал, что совершает
насилие над собой, говорит совсем не то, что думает и чувствует в
действительности.