"Якуб Колас (Константин Михайлович Мицкевич). На росстанях [H]" - читать интересную книгу автора

просто улетучились из памяти, и оттого этот факт мне кажется немного
непонятным и странным, хотя, вообще говоря, на свете ничего удивительного
пет".
А часы на стене безостановочно делали свое дело: размеренно качался
непоседа маятник и каждый свой шаг отмечал коротким "так-так"; часы все так
же скрипели, перед тем как пробить, и в свой срок мелодично звонили.
Лобанович погасил лампу.
Мрак и тишина заполнили маленькую комнатку. Со двора в окно глядели
черная ночь и закрытое густыми тучами-волокнами темное небо. Было тихо и
глухо. Через несколько минут возле двери в кухню заскребла мышка. Как видно,
она нашла где-то корочку хлеба и барабанила ею по полу.
Лобанович старался уснуть, но ему не спалось. Только он закрыл глаза -
перед ним словно живая встала картина дороги, по которой он ехал от станции:
нескончаемые болота и целые стада стожков на них, гати, броды, старые сосны,
гордо возносившие свои верхушки над лесом, - словом, вся эта местность,
полная своей особой красоты и невыразимой прелести. "Когда больной человек
начинает думать о большой дороге, это считается признаком того, что этот
человек не выздоровеет", - припомнилась неизвестно когда и кем высказанная
мысль.
"Все это глупости", - подумал учитель и повернулся на другой бок.


III

В воскресенье раненько, едва только заиграл багрянец на востоке,
Лобанович сидел уже на сене в телеге и выезжал из деревни. Небольшая
деревенька, в одну улицу, выглядела неприветливо и неуютно. На всем лежала
печать небрежения и какой-то незавершенности, словно здешние хозяева
строились на скорую руку и все делали временно и еще не успели навести тот
порядок, которым обычно отличается белорусская деревня. Улица была ровная и
широкая. Почти возле каждой хаты грудами лежали и гнили бревна, но никому не
приходило в голову положить деревянные кладки, хотя бы против своей хаты,
чтобы можно было пройти через грязь, в которой утопала улица. А грязь была
густая, черная как деготь, глубоко размешенная лаптями полешуков, копытами
коров и лошадей. Но полешуки свыклись и сжились с этой грязью и не обращали
на нее внимания. Хаты были большей частью новые, построенные из толстых и
гладких бревен. В расположении хозяйственных построек во дворах также не
было порядка и системы, а все громоздилось как попало.
Одним словом, жители этой деревни представляли собой настоящих детей
леса, которые, казалось, совсем еще недавно обосновались здесь и только
начали переходить от одной формы жизни к другой. Все они были завзятыми
охотниками и отличными стрелками, приходили в волнение от одного только вида
ружья. Крестьян других деревень, которые жили преимущественно среди полей,
они называли полянами и тем самым как бы отличали их от себя, жителей лесов.
А лесов и болот здесь был непочатый край. Сама деревня стояла на небольшой
полянке среди леса и кустарников, и Лобанович все эти дни чувствовал себя
так, словно что-то связывало его, словно на нем было надето тесное платье, -
так давили со всех сторон на эту деревню плотные стены пущи, наседали с
угрозой, будто она покушалась нарушить ее законные права. Край полянки
прорезала железная дорога. Она проходила возле самой деревни, захватывая