"Якуб Колас (Константин Михайлович Мицкевич). На росстанях [H]" - читать интересную книгу автора

говорить их. Может, и придумал бы, но не осмеливаюсь произнести. Далее - не
похвалил ничего из их рукоделья, не спел ни одного романса и вообще ничего
не сумел сказать им в тон.
И он не ошибался. Как только учителя сошли с крыльца, Саша сказала:
- Ну и мешок! Для Тельшина лучшего, пожалуй, и не подберешь.
- Совсем неотесанный: так и виден семинарист, готовый кашлянуть и
затянуть: "Благослови, душе моя, господа", - отозвалась Маня.
Учителя тем временем шли к батюшке. По дороге Соханюк показывал, кто
где живет и чем кто примечателен. Вот в этом дворике живет фельдшер Горошка,
вдовец, сошелся с одной полешучкой и сам стал настоящим полешуком. Сын его
Максим учился во всех школах Пинска, но ни одной не окончил, а из последней,
из духовного училища, просто сбежал. Теперь он сидит на отцовской шее.
Бросил же он учиться по той причине, что в школах не учат ничему такому, что
отвечало бы его широкой натуре, которая нашла удовлетворение в горелке,
картах и других забавах деревенского лоботряса. Теперь он берет курс на
дьячка либо на помощника волостного писаря. Но пока что это только благие
намерения. Батюшка, еще молодой, немного болезненный, никуда не ходит, но
любит, если к нему заходят. Матушка была прежде учительницей, женщина
веселая и добрая, очень любит поиграть в стукалку. Вот этот дом, с садом,
первый от церкви, и есть резиденция батюшки.
Так незаметно учителя подошли к калитке двора священника.


VI

- Милости просим, милости просим, - проговорил отец Кирилл.
Быстрыми шагами он потрусил к двери навстречу гостям и стал помогать им
раздеваться; сам первый поздоровался с Лобановичем, попросил учителей
садиться, сам подставлял им стулья и вообще проявил очень много
приветливости и внимания, даже радости и доброты.
Отец Кирилл был человек еще молодой, низенького роста, щупленький, с
реденькой темной бородкой и живыми, немного неспокойными темно-серыми
глазами. Печать какого-то страдания лежала на его худом лице. Говорил отец
Кирилл громко и быстро, часто смеялся, но радости от этого смеха в нем не
чувствовалось. И стоило хоть на минуту ему умолкнуть, чтобы тотчас же тень
печали легла на его лицо.
- Давно вы приехали в Тельшино? - спросил Лобановича отец Кирилл.
- Да вот уже скоро неделя будет, отец Кирилл.
- Что, не думали, верно, попасть в такую глушь? - снова спросил
священник и громко засмеялся.
- А вы знаете, отец Кирилл, - сказал Соханюк, - коллега находит, что у
нас здесь большая глушь, чем Тельшино.
- И правду говорит, чистую правду! - убежденно промолвил отец Кирилл. -
Тут у нас такая яма, такая, извините, помойка, что другой такой на свете
нет.
- Когда я говорил, что у вас, коллега, большая глушь, то имел в виду,
что вы живете дальше от железной дороги. Какая бы ни была сама по себе
глушь, но когда ты слышишь гудок паровоза, стук вагонных колес и видишь эти
ровные либо красиво закругленные полосы железа на шпалах, то не так тоскливо
ощущаешь оторванность от людей и культуры, железная дорога является как бы