"Ирмгард Койн. Девочка, с которой детям не разрешали водиться " - читать интересную книгу автора

деревяшками, когда бегаю по лестнице, потому что лестница наша тоже
деревянная и не покрыта, как раньше, ковровой дорожкой. Получается грохот,
как от трубы или индейского военного барабана. А мне этот шум очень
нравится.
Как-то раз у нас тоже был мед, настоящий пчелиный мед. Это было, когда
мы ездили в Диммельскир-хен. Меня взяли, чтобы помочь тащить продукты, и не
заставляли вести себя, как на прогулке, когда мы ездим за город, чтобы
отдохнуть или полюбоваться природой.
В часе ходьбы от Диммельскирхена живет крестьянин; у моего папы раньше
были какие-то дела с ним. Он сначала ничего нам не дал, потому что все
городские ему надоели и он терпеть не может людей, которым нечего есть. Но у
отца был керосин, и взамен мы получили яйца, только никто не должен был об
этом знать. Мама положила их себе под кофточку, и ее нельзя было ни трогать,
ни толкать, а я должна была спрятать банки с медом под матроску.
Переночевать у крестьянина нам не позволили, и мы долго шли пешком. Было уже
очень поздно и темно, когда мы пришли в Диммельскирхен. Здесь мы собирались
переночевать. Я не могла идти дальше. Но комнаты не было. В единственной
гостинице все номера были заняты. Мне очень хотелось еще раз побывать в
коровнике, где пахнет теплыми шкурами и пестрые коровы медленно позвякивают
цепями.
Мой отец ходил из дома в дом, но так и не нашел комнаты для ночлега.
Ночь была безлунная, ни один фонарь не горел. Я три раза падала на улице, но
банки с медом не разбились, разбились только мои коленки. Может быть, наш
крестьянин все-таки разрешил бы нам посидеть у него на кухне, но было так
темно, что мы не могли уже вернуться обратно, а уехать мы тоже не могли,
потому что в Диммельс-кирхене нет вокзала - он очень далеко, до него почти
час ходьбы. Дорогу в такую темную ночь не найдешь - нужно идти лесом, в
котором много корней и глубоких оврагов, куда легко свалиться.
В конце концов нам все-таки разрешили посидеть в монастырской больнице.
Но сначала они нас тоже не хотели впускать. Мы сидели на скамейке в большом
пустом зале, тесно прижавшись друг к другу, потому что было холодно.
Мы съели весь мед из одной банки. Мы ели его по очереди папиным
перочинным ножом. Я люблю есть с ножа, но, к сожалению, мне этого обычно не
разрешают. Мама сказала, что натуральный пчелиный мед согревает и полезен
для здоровья.
В пять часов утра на вокзал пошли рабочие и работницы, чтобы ехать на
фабрику. Люди, у которых зеленые и желтые лица и такие же волосы, всегда
работают на военных заводах - они там постепенно окрашиваются в эти цвета. Я
таких людей часто встречаю. Все шли с фонарями, которые покачивались на ходу
и казались совсем маленькими и тусклыми. Мы поплелись за ними. Никто не
разговаривал; может быть, все боялись темного леса и разбойников, которые в
нем живут. Маленькая старушка, похожая на карлика, тащила рюкзак, который
был намного больше ее спины, и все время спотыкалась. Папа хотел ей помочь,
но она испугалась, зарычала, как собака, и побежала еще быстрее.
На перроне горел фонарь, но было темно. Мы ждали поезда и мерзли, глаза
у меня слипались. Все стояли сгорбленные и печальные, черные блестящие
рельсы убегали в темноту. Пошел дождь. Нам все было безразлично. Пришел
жандарм, пуговицы на нем сверкали. Дождик, словно испугавшись, пошел
сильнее, а жандарм заговорил громким голосом, отнял у маленькой старушки
рюкзак и вытряхнул из него все. По камням, как коричневые мыши, запрыгали