"Вольфганг Кеппен. Теплица [H]" - читать интересную книгу автора

уборную. Запах духов щекотал ноздри, смешиваясь за дверью с едким запахом
мочи, - представитель концерна выпил вечером крепкого пива, - вот уж о ком
не скажешь, что он человек пропащий.
- Прелестный у вас чемоданчик. Как у настоящего дипломата. Будто только
что из министерства иностранных дел. Черно-красно-золотые полосы.
- Черно-красно-горчичные, как говорили раньше.
Вагалавайя...
Рейн извилистой серебряной лентой змеился меж пологих беретов. Вдали из
утреннего тумана поднимались горы. Вдыхая чистый воздух, Кетенхейве
чувствовал глубокую грусть. В проспектах транспортных компаний и рекламах
туристских фирм эта местность называлась Рейнской Ривьерой. Тепличный
климат царил в котловине между гор; воздух застаивался над рекой и
берегами. У самой воды стояли виллы, там разводили розы, зажиточность
шагала по парку с садовыми ножницами, хрустел гравий под стариковскими
шлепанцами. Кетенхейве никогда не жить здесь, никогда ему не владеть здесь
своим домом, не подрезать розы, благородные розы, индийские розы, и он
невольно вспомнил о розеолах. Знахари старались вовсю. Германия стала
огромной публичной теплицей. Кетенхейве мерещилась диковинная флора,
хищные, питающиеся мясом растения, огромные фаллусы, похожие на фабричные
трубы, полные коптящего дыма, сине-зеленые, красно-желтые, ядовитые.
Во всей этой пышности не было ни здоровья, ни молодости; все прогнило,
состарилось, стебли налились соками, но это была всего лишь слоновая
болезнь. "Занято" - гласила надпись на ручке уборной, а за дверью красивая
и недовольная девушка мочилась на шпалы.
Джонатан Свифт, декан церкви св.Патрика в Дублине, очутившись между
Стеллой и Ванессой, возмутился, что обе они женщины из плоти и крови.
Кетенхейве знал в старом Берлине доктора Форелле. Форелле был врачом
больничной кассы я вея прием в большом многоквартирном доме в Веддинге. Он
испытывал отвращение к человеческому телу, в течение десятков лет работал
над психоаналитическим исследованием о Свифте, а но вечерам обертывал
дверной звонок ватой, чтобы его не вызывали принимать роды. Теперь он
лежал вместе с ненавистными ему телами под развалинами большого дома.
Представители концернов, облегчив мочевые пузыря я жизнерадостный
кишечник, громко болтали; они не страдали отсутствием аппетита.
- Сходите к Ханко. Ханко служил еще в министерстве рейхсвера. Скажите,
что вы от меня.
- Не могу же я подать ему на стол сардельки.
- Пообедайте в "Руайяде". Триста. Но еда действительно первоклассная.
Стоит этих денег.
- А вы скажите своему Ханко, иначе, мои, мы не сможем изготовлять этот
товар.
- Пусть сан министр позаботится о гарантиях. На то он и министр.
- Плишер был в моей корпорации.
- Значит, можно положиться на Плишера.
- Слаб в коленках.
Вагалавайя...
Красивая и недовольная девушка просеменила обратно в постель. Эта
девушка, красивая и недовольная, предназначалась для Дюссельдорфа, а пока
она снова улеглась в постель, и похотливость мужчин шмыгнула вслед за ней
под одеяло, вслед за ней, красивой и недовольной. Похотливость согревала.