"Павел Ефимович Кодочигов. На той войне " - читать интересную книгу автора

- С восьмого июля сорок первого года, товарищ майор.
- Ого! Где служили раньше и кем?
- Санинструктором в артполку до ноября, товарищ майор. Потом лежала в
госпитале после ранения.
- И что ты умеешь делать, Тамара? - перешел на "ты" кома"дир полка.
- Все, товарищ майор: кровь останавливать, перевязывать, накладывать
шины, из-под огня выносить... - Тамара запнулась - не слишком ли много
наговорила? - Возьмите меня, товарищ майор.
- Конечно, возьму. Санинструктором на КП. Вот только где тебя
устроить? - командир полка задумался: к бойцам селить неудобно, землянку для
одной строить тоже ни то, ни се. - Может быть, к ординарцу моему, Дмитриеву?
Человек он пожилой, обходительный. Вместо отца будет.
Тамара вышла из землянки и зажмурилась. От яркого весеннего, почти
южного солнца, ударившего в глаза, от охватившего всю ее счастья - вот все и
решилось, а она боялась. Трусиха!


4

Бои под Мясным Бором после вывода остатков 2-й ударной армии
закончились, и на южном направлении Волховского фронта наступило затишье.
Головной отряд отозвали в медсанбат, и он приходил в себя, с трудом привыкая
к забытой тишине. Первые дни словно чего-то не хватало, все время чудилась
близкая канонада, разрывы снарядов и бомб, казалось, что земля по-прежнему
вздрагивает и ходит под ногами, а с потолка сыплется песок.
Приходила в себя от нервного и физического истощения и новая
медицинская сестра, высокая, тощенькая москвичка Клава Отрепьева. На курсы
медицинских сестер она успела поступить до войны, экзамены сдавала двадцать
третьего июня, а через два дня ее призвали в армию.
Военная судьба скоро забросила Клаву с полевым госпиталем в самое пекло
боев под Тихвин и Малую Вишеру. Дальше - еще хуже. С головным отрядом попала
в окружение, вышла из него в мае сорок второго дистрофиком и три месяца
провалялась на госпитальной койке. И как было не получить дистрофию, если
работы в окружении было по горло, продукты привозили редко и приходилось еще
сдавать кровь для спасения тяжело раненных.
Когда рассказывала Клава Отрепьева об этом времени, в девичьей палатке
становилось тихо. Косились слушательницы на орден Красной Звезды на Клавиной
гимнастерке да прикидывали - смогли бы они с такими лишениями справиться?
Клава ничего не утаивала и ничего не привирала, сама удивляясь, что осталась
живой после всего пережитого.
Рассказывала не часто, к случаю, когда что вспомнится. Быстро
спохватывалась, сгоняла с лица горечь и то песню заводила, то какую-нибудь
смешную историю про себя.
Не сломили Клаву выпавшие на ее долю тяжелые испытания, как не сломила
в четырнадцать лет смерть родителей, а может, потому и оказались Отрепьевой
по плечу военные невзгоды, что жизнь жестоко обошлась с ней, приучила к
самостоятельности и упорству. Эти качества улавливаются быстро и вызывают
уважение. Новенькая быстро пришлась ко двору, скоро даже стало казаться, что
она давно служит в медсанбате, даже дальнейшая жизнь без этой неунывающей
девчонки не мыслилась.