"Павел Ефимович Кодочигов. Так и было " - читать интересную книгу автора

третий появится. Тут он прав!"
- Испугался? Не хочешь умирать, большевистское отродье? Ладно, дарю
тебе жизнь, а лошадь...
- Ее-то за что? - забыв о себе, взмолился Гришка. - Она чем тебе
помешала?
- Ишь ты какой! Тебе и себя и коня жалко, а о том не подумал, что я вас
обоих могу шлепнуть? Что молчишь? Ладно, езжай - пошутил я.
Гришка оторопело взглянул на однокашника: на самом деле отпускает или
боится стрелять лицо в лицо и пальнет в спину?
- Езжай, пока не передумал.
Гришка подобрал вожжи и тронулся. Мальчик пошел непостижимо медленно,
до десяти досчитать можно, пока шаг сделает. И подхлестнуть нельзя, чтобы не
показать слабость, а однокашник, может, уже вскинул винтовку, прицеливается.
Страшно хотелось оглянуться и посмотреть, что он делает, еще больше -
спрыгнуть с телеги, бежать и еще раз обмануть судьбу. На этот раз Гришка
чувствовал смерть так близко, как не чувствовал, когда попадался с гранатой
и пистолетом, когда убегал из лагеря. Он ощущал ее спиной - будто кто
засунул кусок льда между лопатками и затылком. Ощущал одеревеневшей шеей.
Ждал, что вот-вот грянет выстрел, он не услышит его и свалится с телеги с
простреленным сердцем или с перебитым позвоночником. Может, лечь - ездят же
так, когда никуда не торопятся и ничего не опасаются? Но не оглянулся, не
побежал, не лег и коня не подогнал. Это, наверное, и спасло. Собака кидается
на того, кто боится и бежит от нее, а чем этот гад лучше собаки? Не
выстрелил! И Гришка опять рассердился на себя: врагу страха не показал, но
испугался же, так испугался, что руки едва удерживают вожжи. Полицай этого и
добивался. И победил? Ну, это как сказать? Один с винтовкой, другой с голыми
руками. Вот если бы на равных. Ух, гад, прихлебатель фашистский! Собачник к
месту вспомнился. Лешка Ванчуркин. Этот сам напросился возить фашистам
разные грузы и вырядился в немецкую форму. Когда всех угнали в Дедову Луку,
откапывал ямы и все греб, греб. У него и золотишко появилось, и две коровы,
и птицу всю сохранил, и с немцами бражничал, самогонку для них гнал.
Много раз думал Гришка о таких людях и не понимал их. Немцы глумятся
над русскими, убивают без счета, потому что решили покорить, и за людей не
считают, а свои-то почему своих топят, их беде радуются и на ней наживаются?
Такие хуже фашистов, хуже жандармов и эсэсовцев. Такие по кивку головы в
немецкой каске родную мать зарежут. И уж совсем не понимал девчонок, которые
стали работать переводчицами, пошли, как говорила мать, в полюбовницы. Это,
по его мнению, еще хуже. Им же целоваться приходится с немцами. Целоваться!
Подумаешь о таком, и тошнота к горлу подкатывает.
Полицай не наврал - деревня Лутовинино была пуста. Двери некоторых
домов и надворных построек забиты досками, а большинство просто прикрыты,
иные распахнуты настежь. Люди не верили, что когда-нибудь вернутся домой, и
не надеялись, что в спешке прибитые доски могут спасти дома от огня и
разора. Обрывки тряпок, бумаг, выброшенные в последнюю минуту всякие вещи
валялись на улице. Из одного окна выглядывала большая голубоглазая кукла.
От этой картины у парнишки пересохло в горле. Он хотел остановиться у
колодца, но вместо этого понужнул Мальчика, чтобы скорее миновать наводящую
на него тоску и ужас пустую деревню.

13. На Псковщине