"Павел Ефимович Кодочигов. Так и было " - читать интересную книгу автора

бы он построил! Сам! И был бы его дом лучше прежнего!
Не дали, сволочи! И посадить почти ничего не дали. И опять выселяют
неизвестно куда. Там снова жить в баньке или в землянке, опять в голоде и
холоде. Когда все это кончится? Глаза бы ни на что не смотрели!


* * *

Как Мальчик перешел на шаг, свернул на небольшую, заросшую травой
поляну и стал щипать верхушки, он не заметил, а заметив, одобрил такое
своеволие, распряг коня, пустил пастись. Сам лег на траву. К чему-то
припомнился один день, вернее, вечер. Валышевский колхоз носил тогда
название "Красный май", отец был председателем, а правление размещалось на
недалеком хуторе, где приезжие артисты устроили концерт. После него мужики
расселись на бревнах и тянули бесконечные цигарки. Бабы тоже собрались в
кружок, у них шла своя беседа, а возбужденные невиданным зрелищем ребятишки
носились по поляне, кувыркались через головы, пытались ходить на руках.
Сколько ему тогда было? Лет пять. Насте - три, выходит, меньшие еще не
родились. Настя уснула, и мать стала звать его домой, а на него хохотунчик
напал, он раздурился, и в это время раздался какой-то дикий, наполненный
ужасом крик. Кричал деревенский дурачок, почти старик, которому какой-то
шутник накинул на шею хомут. Гришка тогда испугался, что и с ним могут такое
устроить, дал реву и сам запросился домой.
Первый детский страх держался долго. Если мать или отец собирались
пойти на другой конец улицы, они говорили: "Надо в деревню сходить. Пойду в
деревню". Он тоже бегал "в деревню" к приятелям, но после этого случая
сиднем сидел дома. Сверстники запомнили его страх и, стоило ему появиться на
улице, кричали: "Где у нас хомут завалялся? Надо его на Гришку одеть". Он
давал реву и несся домой.
И мог этот страх породить другие страхи, если бы отец не заметил
слабости сына и не вразумил: "Хомут обыкновенная вещь, Гриша, бояться его не
надо. Станут пугать, ты скажи, что в колодец его бросишь - враз отстанут".
Он думал над словами отца весь день, вечером пошел на улицу, присел рядом с
мужиками и стал смотреть на небо. Его заметили, кто-то привычно пошутил: "За
хомутом надо сходить - Гришка Иванов вон шею вытягивает". Он набрал полную
грудь воздуха и крикнул: "А я его в колодец брошу, вот!" На мужиков взглянул
с вызовом, с места не сдвинулся.
Весть о том, что Гришка Иванов перестал бояться хомута, в тот же день
разнеслась по Валышево, и от него отстали.
Гришка перевернулся на спину, закинул руки за голову. На деревьях
беззаботно щебетали птицы. Вокруг было тихо, но война не отпускала парня,
мать и сестренки не выходили из головы. Удастся ли свидеться? И с ними все
может случиться, и с ним - тоже. Появятся немцы на дороге, примут за
партизана - и убьют. Это еще ладно, а если пытать начнут? Захочет летчик
потренироваться в меткости, сбросит бомбу на стоящую внизу телегу или решит
опробовать пулемет - тоже смерть. За каждым кустом смерть, а ехать надо.
Он запряг Мальчика и тронулся дальше. Перед Лутовинино пошли кусты,
перелески, заросшие бурьяном поля. От деревни кто-то шел. Он обрадовался -
можно узнать, есть ли в ней немцы, не лучше ли объехать Лутовинино стороной?
Эге, узнаешь! Полицай! Повернуть обратно - начнет стрелять, поднимет