"Павел Ефимович Кодочигов. Так и было " - читать интересную книгу автора

какого-либо оружия желтеют всюду, хоть спотыкайся о них. Из-за этого он даже
с наганом поиграть не решался, даже близко не подходил к тому месту, где его
спрятал.
Весной, снег еще кое-где держался, пошел на болото за
клюквой-веснянкой, и увязался с ним Гошка Сенькин, девятилетний сын
единственного в деревне единоличника и какой-то родственник полицая,
которого еще прошлым летом окрестили Собачником за то, что рыскал всюду без
устали, все про всех вынюхивал и доносил немцам. Из-за Собачника он и не
хотел брать с собой мальчишку. Тот в слезы: "Мне для мамки надо, а один
боюсь идти. Я мертвых страх как боюсь. Тиф у нашей мамки, Гриша". Разжалобил
малец Гришку, тот и взял его с собой.
Осенью было не до клюквы, и почти вся ягода ушла под снег. Быстро
наполнили кузовки и отправились домой. Гошка впереди. А Гришка поотстал -
все ягоды высматривал. И не напрасно. Справа от тропки целую россыпь
приметил. Свернул туда, стал обходить воронку и наткнулся на убитых
красноармейцев. Один лежал на спине. Пола шинели откинута, из кармана
рукоятка нагана выпирает.
Гошка уже далеко утопал, забоялся, видно, и стал звать его. "Иду,
иду, - отозвался Гришка, - только ягоды соберу". А какие уж тут ягоды?
Повременил немного, крикнул, что идет, а сам в лес, где погуще. Там
рассмотрел наган. Новенький, пахнет железом и маслом!
Спрятал драгоценную находку под куст вереска, укрыл мхом, а уйти не
смог. "Нельзя стрелять! Нельзя! Гошка может услышать!" - убеждал себя, а
рука раскидывала мох, тянулась к нагану, обхватила его тяжелую и удобную
рукоятку, палец лег на спусковой крючок, глаз выровнял прорезь с мушкой, и
грянул выстрел. Ветка, в которую целился, не шелохнулась. Снова прицелился,
но второй раз стрелять не решился. Вновь укрыл наган мхом и побежал догонять
Гошку. Сказал ему, что ягод попалось много, потому и задержался. Гошка вроде
бы поверил, однако спросил, кто стрелял? "Да немцы шли по дороге и в меня
пальнули". - "Не попали?" - "Они и не целились, попугать хотели. Побежал,
так засмеялись. Не слышал разве?" - "Не", - сказал Гошка, недоверчиво косясь
на Гришку.
Вроде бы отбрехался и успокоился, да не совсем. Несколько дней места
себе не находил, потом снова строительством занялся, однако, увидев
подходившего к их подворью Гошку, так загляделся на него, что стукнул
молотком по пальцу. Пока дул на палец, вмиг посиневший, кое-как совладал с
собой, во всяком случае спросил почти весело: "Что, Гошка, снова хочешь за
веснянкой сходить?" - "Не, я по делу пришел, - серьезно ответил мальчишка. -
Мамка просила тебе спасибо передать. Она морс все время пьет, пьет, и ей
стало лучше". - "Вот и хорошо. Пусть поправляется". - "Ну, я пошел". -
"Иди".
О выстреле Гошка не заговорил, и он не стал о нем поминать. На другой
день сбегал в лес, почистил наган, завернул в тряпку, сверху обрывком
клеенки прикрыл, чтобы вода на него не просочилась, и молчок - зубы на
крючок. Все это пришлось вспомнить при возвращении с рыбалки. Вещи почему-то
были выброшены из их жилища, сестренки ревели в голос, мать стояла темнее
тучи. Руки уперты в бока, в глазах нетерпение.
- Где шатался? - спросила не предвещавшим ничего хорошего голосом.
- Не видишь разве? - заслонился он на всякий случай удочкой.
Мать вырвала ее и ею же стала хлестать по рукам.