"Павел Ефимович Кодочигов. Так и было " - читать интересную книгу автора

мерзлую землю и снег, еще чуть углубил, и в этой ямке, на чужом кладбище, о
чем больше всего горевала мать, предали земле не успевшую сказать и слова
младшенькую.
С первого дня на новом месте пошла в котел капуста. Она, пусть и
мороженая, хороша на заправку, а если варить без конца и краю одну капусту,
добавлять к ней всего лишь несколько ложек муки, такое варево даже голодному
не на радость. Желудок вздувается, тяжелеет, а есть все равно охота, хочется
хлеба, картошки, каши, репы, чего угодно, кроме осточертевшей капусты.
Как-то ночью, приняв гумно, в котором фрицы держали лошадей, за склад
боеприпасов, наш летчик сбросил на него бомбу. Убитых лошадей немцы оттащили
в поле и бросили. Появилось мясо. Притащат мать или Гришка кусок, не
уследят, так кто-нибудь схватит сырое - и в рот. Из чугуна, еще не
проваренное, выхватывали и глотали, не прожевывая, чтобы не отобрали.
Маленькие оживали, кричали и даже дрались при виде еды. В остальное время
были ко всему равнодушны, не разговаривали, не смеялись и даже не плакали.
На их тусклые, как у стариков, глаза, поникшие головы и молчаливые рты было
страшно смотреть.
Поговорку о том, что голодному все лепешки снятся, Гришка слышал давно,
но смысл ее понял лишь в Дедовой Луке, где большую часть дня, чтобы
сохранить силы, все лежали, грея желудки поджатыми к ним коленями, не в
силах избавиться от видений только вытащенных из печи духовитых буханок
хлеба, пышущих жаром высоких горок блинов, полных кринок молока и сметаны,
желтых, поблескивающих на солнце кусочков масла. Мать запрещала говорить о
еде, но и сама иногда не сдерживалась и начинала вспоминать, как пекла
пироги, жарила баранину, свежую печень, почки, грибы, сало. Гришку сводили с
ума закопанные в Валышево сухари. Он думал о них целыми днями, они снились
ему длинными зимними ночами, и чудилось, что сухарей осталось много и, если
их принести, семья будет сыта целый месяц. Может, даже больше. Конечно,
больше, если сухари не грызть, а брать в рот и ждать, пока они растают. И
потому, когда в баньку зашел председатель колхоза и предложил сходить за
едой в Валышево, в глазах мальчишки зажегся азартный огонек. Мать
запротестовала:
- Чего надумал, Никифор! Приспичило, так иди, а Гришку не отпущу!
Связался черт с младенцем!
- Напрасно ругаешься, Мария, я же не неволю, - покладисто сказал
председатель и, согнувшись в дверях пополам, вышел.
Гришка - за ним. Всегда ли в его возрасте, когда и самостоятельность
появляется, и убеждение в собственной безопасности не подвергается сомнению,
слушают матерей?
Пошли. Большую часть пути миновали благополучно. Налегке шагается
быстро, и время в разговоре летит незаметно.
Перед Гусино, справа, показалась группа фашистских солдат в белых
маскировочных костюмах. Остановились, посмотрели на Гришку и председателя,
но стрелять не стали.
- Разведчики! - тихо, будто его могли услышать, сказал дед Никифор. И
еще тише: - Не повернуть ли нам восвояси?
Мальчишка подумал о том же, да сухари опять словно увидел, запах их
почувствовал, забытый вкус размягченного в кипятке хлеба и, сглотнув
голодную слюну, упрямо затряс головой:
- Нет, дед Никифор, мне обязательно надо дойти до Валышево.