"Павел Ефимович Кодочигов. Так и было " - читать интересную книгу автора

О самой маленькой, родившейся недавно сестренке Гришка не подумал, и
это его озадачило, но и сдаваться не хотел:
- Укутаем получше - не замерзнет.
- Сиди уж, слушать тебя не хочу.
- Ну и не слушай. Я один уйду.
- Скатертью дорога! Иди, если маленьких не жалко, - отрезала мать.
Сестренок и младшего брата Гришке было, конечно, жалко, и он только
пугнул мать, но у нее кое-что еще в запасе было:
- Неужто не веришь, что погонят немцев? В армию нашу не веришь?
Гришка озлился - вон куда хватила! Срывающимся на крик голосом дал
отпор:
- Верю, но когда, когда? Летом тоже освобождали...
- Летом у наших и сил было всего ничего, да и не отступили бы, поди,
если бы не чертовы самолеты. Тогда один день продержались, а нынче вон
сколько. И самолетов немецких не видать, - видно, посбивали все.
- А если утром снова фрицы в деревню придут?
- Тебе в лоб, а ты по лбу. Поговори с таким!
Гришка знал, что сразу мать не проймешь, и замолчал. "Завтра снова
заведу о том же, потом еще и еще, пока не уговорю", - решил мальчишка и,
наверно, добился бы своего, если бы немцы по-другому не распорядились.
Утром они снова, который уже раз, заняли деревню. А все эти дни люди
питались кое-как, с сухарей на воду перебивались, и самые младшие будто
осатанели. Без конца путались под ногами, лезли на глаза, ревели и просили
есть, а на улицу не высунешься, даже за дровами - там бой идет, там смерть
сотнями пуль с той и с другой стороны носится. Мать и ругалась уж, и шлепала
чем попадется, и упрашивала помолчать - ничего не помогало. Чуть поутихло
только к вечеру, и мать сказала:
- Иди приготовь им кокорики - не отстанут ведь.
Долгожданные слова были произнесены, и наступила тишина. Все стали
следить, как старший бережно, стараясь не уронить и малого, насыпает в тазик
муку, добавляет щепотку соли, замешивает крутое тесто, раскатывает сочни и,
наконец, прихватив жестянку, на которой пекли оккупационные лепешки, уходит
на улицу разжигать костер.
Подсушенная у печки, береста вспыхнула сразу, от нее занялись уложенные
шалашиком мелко наколотые дрова и сучья, затрещали, обдавая жаром.
Увлеченный делом, мальчишка не заметил, как подошел солдат, чуть помедлил,
удивляясь, что застал русского за таким неподходящим занятием, и поддал
носком сапога по жестянке, на которой подрумянивался первый кокорик. Гришка
вскочил на ноги. Солдат что-то лопотал, показывая рукой на Гусино.
"Выгоняют!" - догадался парнишка и побежал к матери:
- Дождались! Велят уходить!
Он мог сказать и больше: в водогрейке останется закопанное зерно,
которого им хватило бы на всю зиму, в дальнем краю колхозного
овощехранилища - картошка, сколько с него потов сошло, пока выкопал для нее
глубокую яму, перетаскал и закопал, хорошо замаскировал; в овраге, тоже в
земле, останутся и пропадут самые ценные вещи, которые удалось уберечь от
пожара и можно обменять на еду. Все пропадет, все, они сумеют унести с тобой
лишь мешок муки, весом чуть больше пуда.
Мать думала о том же. Она знала, что фашисты два раза приказания не
повторяют, перекрестить из автомата человека, а то и всю семью, им ничего не