"Кэйт Коджа. Па-де-де " - читать интересную книгу автора

вокруг сделалось красным и серым, чтобы потом - с маху о стену, чтоб уже
навсегда - тишина. НЕТ У ТЕБЯ ПРИНЦА, и Адель молчит, и напрасно
спрашивать. А ты бы что сделал? Скажи мне, ну ответь, мне это нужно, мне
так надо знать, что мне теперь делать? Молчит. А она дрожит у стойки бара,
бара, в котором даже стакана одного не может позволить себе заказать, а
рядом - нет, уже точно не принц, не принц - непонятно кто, взрослый мужик,
черные джинсы, а к ним - пиджак, дорогой, и он говорит - какая вы
потрясающая танцовщица, действительно сексуальная, может, вы
заинтересуетесь?


"Голой?"
"Только частные вечеринки", - объясняет он. Пахнет сигаретами,
ментоловыми, а над кожаным красным диваном - наглевские ню, и он уверяет:
"Никто и никогда и пальцем к вам не притронется, ни разу, этого нет в
условиях контракта, я не за это плачу, и мне не за это платят". А смотрит
- так, словно она уже - голая. "А макияжем вы не пользуетесь? Вам бы очень
пошла помада, ну, конечно, еще прическа, придумаем что-нибудь".
"Сколько?" - спрашивает она, и он отвечает.
И зависает молчание.
"Когда?" - спрашивает она. И он отвечает.


Музыка - громкая, слишком громкая, она сама магнитофон приносит, и
кассеты - много, на выбор, на все вкусы, тема из "Стриптизерши", ну, а
куда ж без нее, и софт-рок, и треш, она ж подо что угодно танцевать может,
да какая разница - плевать, и что голая - тоже плевать, зря боялась,
совсем не страшно, это только первый раз был кошмар, они совсем по-другому
говорят, не то что ее ребятки в клубах, неужто разница в том, что она -
голая, да нет, привыкла, и никакой разницы уже нет, а может, она просто
разучилась слушать, она вообще ничего не слышит, кроме музыки, а музыка -
она не меняется, музыка, пот, сила мышц, мышц танцовщицы, она на четырех
вечеринках за ночь танцует, а когда запарка - так и на шести, один раз
было десять, но десять - уже чересчур, еще бы чуть - со стола бы упала,
руку сломала, у стула-то спинка - твердая, ох, как много работы, ни минуты
времени на себя, на настоящие танцы, на станок, одна, вечно одна, темень,
зима, никогда зима не закончится, руки все время мерзнут, в студии из окон
- холодом веет, она заклеивает щели скотчем, заклеивает, руки трясутся,
что это руки у нее вроде тоньше стали, или, может, пальцы стали длиннее,
непонятно, тут слишком темно, но, похоже, она все-таки скинула вес, пять
фунтов, может, десять, на вечеринках пьяные мужики ее худышкой обзывают,
доской, "давай-ка, досточка, шевели задницей, детка" или "эй,
крошка-худышка, а бюстик-то у тебя - не очень", да только она уже давно
вышла за грань, там уже ничего не слышно, там уже ни черта не важно,
где-то, танцуя, она поняла - нет, в таких местах принцы точно не водятся,
нет здесь его, без кого не прожить, да, "найти своего принца", да теперь и
Адель уже не катит, редко теперь с ней говорит, единственная, кто что-то
понимает, вторая книжка уже - такая же, как первая, растрепанная,
зачитанная, да она не книжку читает - между строк читает, о себе Адель там
и не говорит почти, это ж про Баланчина все-таки, и все же, все же -