"П.В.Кочеткова, Т.И.Ревяко. Палачи и киллеры ("Энциклопедия преступлений и катастроф") " - читать интересную книгу автора

хлеба, и некому пособить.
Чудно: что сделали, то нужно, а кто сделал, те не нужны".
Он был, конечно, прав. За границей было много ненужных трений, и для
него, матроса, глубоко верящего в революцию, эмигрантские разговоры были
чужды и непонятны.
Гапон ловко пользовался этим настроением его. Несколько позже, когда
обнаружился обман Гапона, и Матюшенко, возмущенный, отдалился от него, я
как-то задал ему такой ВОПРОС:
- А скажите, Илья Петрович (так звали Матюшенко за границей), какое
вам дело до всяких этих споров?
- Да никакого, конечно.
- Так зачем вы слушаете их?
- А что же мне делать?
- Как что? Дело найдется.
Матюшенко исподлобья взглянул на меня:
- Какое дело?
- Террор, Илья Петрович.
- Террор? Террор - верно, настоящее дело. Это не языком трепать... Да
не для меня это.
- Почему? Он задумался.
- Массовый я человек, рабочий... Не могу я в одиночку. Что хотите, а
не могу.
Я, конечно, не убеждал его. Впоследствии он уехал в Америку, а еще
позже, летом 1907 года, был арестован в гор. Николаеве с бомбами. Его судили
военным судом и тогда же повесили."


МАРИЯ БЕНЕВСКАЯ

Еще один портрет из коллекции Савинкова - Мария Беневская.
"Мария Беневская, знакомая мне еще с детства, происходила из дворянской
семьи. Румяная, высокая, со светлыми волосами и смеющимися голубыми глазами,
она поражала своей жизнерадостностью и весельем. Но за этой беззаботной
внешностью скрывалась сосредоточенная и глубоко совестливая натура.
Именно ее, более чем кого-либо из нас, тревожил вопрос о моральном
оправдании террора. Верующая христианка, не расстававшаяся с Евангелием, она
каким-то неведомым и сложным путем пришла к утверждению насилия и к
необходимости логичного участия в терроре.
Ее взгляды были ярко окрашены ее религиозным сознанием, и ее личная
жизнь, отношение к товарищам по организации носили тот же характер
христианской незлобности и деятельной любви. В узком смысле террористической
практики она сделала очень мало, но в нашу жизнь она внесла струю светлой
радости, а для немногих - и мучительных моральных запросов.
Однажды в Гельсингфорсе я поставил ей обычный вопрос-.
- Почему вы идете в террор?
Она не сразу ответила мне. Я увидел, как ее голубые глаза стали
наполняться слезами. Она молча подошла к столу и открыла Евангелие.
- Почему я иду в террор? Вам неясно? "Иже бо аще хочет душу свою
спасти, погубит ю, а иже погубит душу свою мене ради, сей спасет ю".
Она помолчала еще.