"Павел Кочурин. Коммунист во Христе, Книга 2 " - читать интересную книгу автора

их вот и закрывают от твое-го глаза. И этот полог - наше нелюбопытство".
Николая Петровича рассуждения художника затуманивали. Прямого смысла он
в них не находил. В нем самом фантазия и мечты были угнетены игом
должностного лица. Он обязан во всем следовать установкам демиургынов,
стоявших над ними властью. Да и сам он тоже демиургын низового круга. И все
же художник задел в нем необорванную первородную струну души. И она
издавала, порой, живительный свой глас. Но тут же жи-визна во взгляде его
тухла, как только требовалось отозваться на зов ее. Властный казан-ный
двойник его, подталкивал пресечь разглагольстования художника. Но от этого
тоже какой-то голос в себе остерегал. И он сказал:
- Земля теперь обозревается человеком сверху, из космоса. И космонавт
глядит на нее с небес как вот Господь Бог.
Дмитрия Даниловича не удивила упрощенность суждений Николая Петровича.
Поле для него без тайн, всего лишь место, по которому трактор плуг и сеялку
таскает. А земля - будто футбольный мяч, взлетевший над головой от сильного
пинка. И плывет себе в безвоздушном пространстве. Не постичь ему чуда, как
из единого зерна, брошенного в пашню, вырастает множество. Не понять ему и
действ пахаря.
Но художник подхватил и по-своему истолковал слова Николая Петровича.
- Человек в самом сердце Божественной природы. Он в ней бог как в самом
Боге. Бог - это непрерывное постижение Доброты мира человеком в самом себе.
Познанием самого себя он стремится к познанию Высшего, горнего. И дано ему
сотворить чудо - в том взыв к нему с небес. Мир многолик и многоголосен. В
нем больше невидимого нами. И космонавт с небес всей тайны сокрытой от нас
не узрит. Тайны избранникам даются в избранном ими действах.

4

Высказав это, Андрей Семенович насторожился, будто к чему прислушиваясь
в се-бе. Подошел к холсту, быстрым движением смешал краски на дощечке и
сделал несколько мазков кистью на середине картины. Что-то разом изменилось
в ней. А причиной того было возникшее движение над полем, закружившее в
вихре волну света... Волна эта вызвала неслышный. А только угадываемый звук.
Он уходил ввысь, и с нее каким-то уже новым светом опускался на ниву.
Художник этот звук, увлеченный им, и задержал на холсте. одни таинственные
волны улетали ввысь, в небо, другие, перестав таиться, спадали с выси и
проникали вглубь земли. Художник долгое время и выжидал этого мига -
явленной ему тайны поля. И тут вот оно ему открылось. и он оставил тайну его
на холсте неприметным постороннему глазу мазком. Дмитрий Данилович тоже
уловил это отзывное движение благодатного поля.
Андрей Семенович, нанеся мазок, уже не глядел на холст. Кисть была
отложена. Нужно было сверить свой взгляд на этот мир с их вот взглядом,
подошедшими к нему. Вникнуть в тайность из помыслов, кажись бы без особого
удивления разглядывающих поле и картину. Высказы тут не нужны. Это власть
чувств, она проявляется у каждого по-своему и одаривает его своим светом.
Потому и нет единых ни лиц, ни душ.
Александра отступила слегка в сторону, разглядывая полотно. Над
мольбертом, как раз над свежи мазком на картине, висела белесая кисть
рябины. Небо было громадней поля, но он выделил ниву. Рябиновая кисть и
единила ее с небом. На нее и шло свечение и с выси, и с земли на холст.