"Всеволод Анисимович Кочетов. Журбины " - читать интересную книгу автора

Матвей Дорофеевич к молодухам. С ухмылкой глядел он на купчиху, как он в уме
называл Марийку, - хоть бы малой толикой походила она на незабвенную Ядю!
Чем она полюбилась Василию? Зато Агаша тронула его сердце. Было, было в ней
что-то от Яди, очень немного, но было. Веселая, любящая, радушная.
И когда по партийному призыву отвоевавшие Журбины всей семьей
отправились из Питера на далекую реку Ладу восстанавливать корабельный
завод, Матвей Дорофеевич поселился вместе с Ильей и Агашей на Якорной улице,
а Василий, чуя отцовскую неприязнь к Марийке, стал жить отдельно. Но
проходили годы, Марийка обтерпелась в рабочей среде, под влиянием Василия
характер ее изрядно изменился, кулацкий дух из нее повыветрило - Матвей
Дорофеевич мало-помалу привык и к Марийке. Вот ходит теперь каждое
воскресенье гостить к ней и к Василию, чего прежде, лет еще двенадцать
назад, не бывало. Правда, иным словом, кроме "привык", его отношения к жене
Василия не назовешь. Все равно из двух снох люба ему только Агаша. Бывает,
задумается дед Матвей, глядя на Илью и Агашу, и грустит весь день до ночи. А
ночью видит во сне свою Ядю. Видел же он ее всегда в том белом подвенечном
платье, в каком бросилась она в драгунские сани давним-давним пасмурным
утром.

4

Воскресный день деда Матвея, когда он гостил у Василия, проходил по
распорядку, заведенному еще до войны. Дед завтракал вместе со всеми, садился
после завтрака на кушетку у окна под филодендроном с дырявыми листьями,
выращенным в кадушке Марьей Гавриловной; садился напротив него в старое
плюшевое кресло Василий Матвеевич, и начиналась долгая беседа.
Дед Матвей курил кривую короткую трубку, от которой в его бородище
образовались рыжие подпалины, покашливал; но не дай боже, если Василий
Матвеевич вздумает сказать ему о вреде курения в его возрасте.
- Не вяжись! - начнет сердиться дед. - Наслышался я про твой никотин от
докторов. А гляжу вот на Уинстошку - тоже мужчина немолодой, - сигару из
зубов не выпускает. Ты пробовал сигару-то, Вася? То-то, что нет. И не
пробуй, все нутро вывернет. А он, проходимец брудастый, сосет да сосет
чертову отраву, и ничего ему, брудастому, не делается.
Не упомянуть Уинстошку, как он называл одного из главных поджигателей
войны, дед Матвей не мог, о чем бы ни шел разговор. Запомнил его с той
далекой поры, когда впервые столкнулся с танками-лоханями, которыми
интервенты снабжали Врангеля и Юденича, и ненавидел "брудастого" стойкой
стариковской ненавистью. Он не поверил союзническим заверениям Уинстошки и в
дни Отечественной войны, с самого начала не поверил. "Обманет, продаст,
ребята", - говорил на заводе, добавляя слова "расцвечивания". "Нехорошо так,
дед Матвей, - увещевали его, - раз союзник, покорректней надо, сам
понимаешь, без выражений".
- Так что он опять замышляет, Вася? Как говорят?
Вьетнам, Малайя, Индонезия, - Василий Матвеевич, подойдя к большой
карте на стене, называл знакомые деду места; происходил подробный и
обстоятельный разбор мировых событий.
- С лестниц бы их, с лестниц, сынок! Чего народ там смотрит?
Дед Матвей задремывал до обеда; Василий Матвеевич уходил в поселок - к
брату Илье, к товарищам по заводу. В обед, если деда не слишком угнетал