"Федор Кнорре. Оля (повесть) " - читать интересную книгу автора

повернувшись к цели спиной, глядя в маленькое зеркальце.
Всё это время красноносый клоун в необъятных штанах и рыжем парике
болтался вокруг них безо всякого дела, после каждого выстрела пугался чуть
не до обморока и порывался убежать с арены в публику.
Но тут мама брала винтовку, изящно выполняла несколько нетрудных
упражнений в стрельбе и скромно кланялась публике. Восхищённый её красотой,
клоун приходил в неистовый восторг и храбрился до того, что ставил себе на
голову яблоко вместо мишени, вспомнив, вероятно, историю с сыном Вильгельма
Телля.
Клоун становился, скрестив на груди руки, в героическую позу и вдруг
так начинал трястись со страху, что публика заливалась хохотом. И тут папа с
поклоном передавал винтовку маме. Она не успевала её поднять к плечу, как
клоун, подхватывая сползающие клетчатые штаны, бросался наутёк. Однако не
успевал затихнуть взрыв хохота публики, он появлялся уже снова и становился
в прежнюю героическую позу. Только на голове у него вместо яблока
красовалась теперь громадная тыква! Другой клоун, подкравшись сзади, хлопал
деревянной хлопушкой, и тот, что с тыквой, как столб падал замертво без
чувств.
Снова перекатывался смех, мама грозила клоуну пальчиком, пана стрелял
сквозь кольца, публика хлопала в ладоши, а мама приседала и кланялась на все
стороны, и получалось, что она благодарит, но не за себя, а за папу, ведь
один он, собственно, и сделал всю работу, все трудные трюки...
Прежде Оле очень нравилось всё происходящее. И только как-то щемило
сердце слегка, сама она не могла разобраться почему.
Теперь всё чаще она стала задумываться. Мама была неуравновешенная,
неустойчивая и фантазёрка. Ей вечно чего-нибудь не хватало, она постоянно
чего-нибудь придумывала, она сама не знала, чего хочет, - это всё были
папины слова, сказанные в разное время маме. Сказанные сгоряча и, конечно,
тогда, когда он думал, что Оля его не слышит. Или забывал, что она может
слышать. А она их слышала и не забывала.
Не забывала и другого: папа её, в общем, любил, и она привычно любила
папу, как любила бы любая девочка своего отца, красивого, молодого, и
весёлого, и доброго, но откуда-то безошибочно была уверена, что папа её
любил не очень и не всегда. Когда-то давно, когда она была совсем маленькой,
папа её почти не любил или полюбил как-то не сразу и будто нехотя. Наверное,
она ему мешала, отвлекая, удерживая маму дома, и он не очень-то радовался её
появлению на свет. Никто ей об этом ни слова не рассказывал, но на самом
деле всё так и было. А откуда и как ребята, которым стукнул первый десяток
лет их жизни, узнают, понимают и хотя порой неясно, смутно, иногда ошибаясь,
догадываются о том, что их волнует и интересует, - это загадка, которую
всякий пытается разгадать по-своему, а мы лучше не станем этим заниматься.
Заметим себе только: Оля была уверена, что это так.
А в то, что мама неуравновешенная и фантазёрка, она искренне верила, и
ей это страшно нравилось, потому что вместе им никогда не было скучно, как с
другими (наверное, уравновешенными) взрослыми, и с мамой они придумывали
разные истории про Тюфякина: что он думает, какое у наго настроение и хорошо
ли он выспался, а потом мама придумывала то продолжения к старым сказкам, то
ещё что-нибудь.
Оля и думать не желала о таком кошмаре, чтоб мама у неё вдруг стала
серьёзная и наставительная, как обыкновенные чужие мамы. Вот уж было бы