"Федор Федорович Кнорре. Олимпия" - читать интересную книгу автора

О, я знаю, из-за чего это! Все из-за дрянной бабы...
- Да, да, я знаю все, что ты скажешь. Но это не то. С этого только
началось. Я точно посмотрела в зеркало. Постой, не перебивай. Тяжело вдруг
узнать, как ты выглядишь, даже в глазах такой Дины. Я посмотрела на себя
такими же чужими глазами. Ну что ж, Дина, по-своему, в общем, права. Разве
нет? Я почти ничего не добилась в жизни. То есть только очень малого, это
же правда, я должна в этом убеждаться каждые две недели, когда расписываюсь
в самом конце ведомости на получение зарплаты. Я не ленилась, не теряла зря
времени, я работала и сделала, вероятно, все, что могла. И все-таки не
добилась. Вот и хватит, больше я петь не буду. Меня отпустят с облегчением
и подарят мне почетную грамоту и фарфоровую вазу. Не буду, не буду, ни в
хоре, ни "Она прелестней всех!", - ни в клубе домоуправления. Баста.
Сегодня мы были с тобой в последний раз на этой опере. Потому я тебя туда
повела, что в последний раз. Ну, что ты хочешь сказать? Утешить меня?
- Напротив! Нет!.. Я ничего этого не принимаю! Отбрасываю! - горячился
Иван Сергеевич, понимая, что ему сейчас нужно быть сухим, насмешливым,
мужественным, рассеять, высмеять свысока все эти настроения и рассуждения,
как он их называет. Но ни мужества, ни насмешки в нем нет ни капельки, а
только страх, рвущая сердце жалость и беспомощное отчаяние перед
надвигающейся переменой всей жизни.
- Нервы и... настроения! Чепуха какая-то! Надо это... встряхнуться. У
тебя сейчас... ты сейчас просто в отчаянии, вот и все. И... пройдет! -
бодрится Иван Сергеевич, чувствуя, что сказал вовсе не то, что надо.
Но она уже ухватила это слово. Она остановилась посреди протоптанной в
снегу по бульвару дорожки, обняла его и прижалась лбом к его плечу.
- Ваня, я в отчаянии, в покорном отчаянии, Ваня... Зачем себя
обманывать?
Неожиданно она быстро выпрямляется, виновато отворачивая лицо.
- Прости, пожалуйста. Пойдем.
И они идут дальше.
Глухо похрустывают вокруг шаги прохожих, пушистый медленный снег
садится на черные веточки зимних деревьев, освещенных фонарями, покрывает
белым ковром скамейки, сглаживает следы.
- Ты что? - робко спрашивает Иван Сергеевич. Ему кажется, что она
улыбается, и это его пугает.
- Когда я шла с первого спектакля, тут, на бульваре, вот так же шел
снег. Вот и все... Снег все еще идет. Мы уже прошли, а снег все еще идет и
будет идти...
- Ну и что он доказывает, этот снег? - возмущенно спрашивает Иван
Сергеевич и слышит, как она тихонько усмехается:
- Ничего. Разве снег должен что-нибудь доказывать?
Ночью они лежат молча рядом в полутьме и смотрят на стену, освещенную
косым углом света уличного фонаря, похожего на остановившееся солнце.
Иван Сергеевич несколько раз громко, демонстративно вздыхает, давая
знать, что не спит и готов разговаривать, но Валерия о чем-то думает и все
молчит. Наконец, чутко уловив ее дыхание, он издает страдальческий стон:
- Так я и знал, ты сейчас начнешь плакать. И из-за чего? Стыдно
признаться, из-за чего!
- Наверное, заплачу... Вчера мы смотрели телевизор...
- Что-о? Поднятие тяжестей? Или?..