"Федор Федорович Кнорре. Шесть процентов" - читать интересную книгу автора

ему все написала уже о прошлом. И с тех нор день за днем он думал об этом
письме, целые месяцы он о нем думал и не мог перестать думать. Оно лежало у
него на сердце, как постороннее тело, не рассасывалось, не делалось
привычнее, не становилось "вчерашним", каждый день оно было, как будто
пришло сегодня. Иногда он думал обо всем сразу, иногда о каком-нибудь одном
написанном слове, почти каждый день по-разному, но все время думал.
Говорил: "Не хочу больше", - и опять ловил себя на том, что думает.
Повторял с ожесточением: "Не хочу, не хочу, не хочу!.." И, как только
уставал повторять, мысли сами возвращались к письму, и у него не было сил
бороться, он сдавался и думал, думал...
Он совсем позабыл, что сидит на краю тротуара и мимо проходят люди,
разговаривают, смеются. Наверное, у него лицо сделалось не очень хорошее,
потому что чьи-то шаги остановились и строгий голос спросил:
- Ваши документы, гражданин?
- Да вот, украли у меня, - виновато сказал Платонов и, подняв глаза,
смутно увидел какую-то фигуру.
- Понятно, - с удовлетворением протянул человек. - Придется принять
меры в таком случае.
- Какие же меры? - пожал плечами Платонов. - Я ведь говорю - украли.
Это можно проверить.
- Какие? А вот сейчас мы вынесем постановление. Так... Закурить есть?
- и человек, кряхтя, опустился на траву рядом с Платоновым. - У меня тоже
украли. Фамилия моя - Восняцкий. Курить, значит, нет? Ясно. Документов
нету. Квартиры тоже нету? Ну, мы с тобой полные товарищи по несчастью, нам
с тобой надо вместе быть. Пойдем, надо куда-нибудь заявиться все-таки.


В то время первый тяжелый период войны подходил к концу, но далеко еще
не кончился. Сотни тысяч людей снялись с места, передвинулись на восток и
оседали на новых местах, всё еще двигалось, кипело, перемещалось, и тысячи
людей оказались временно так или иначе выбитыми из жизненной колеи. Были
люди, очутившиеся без документов, без родных, без связи со своей прежней
средой и профессией.
Платонов упрямо избегал всяких разговоров о том, как и почему он попал
в Среднюю Азию. Он не хотел никуда ходить, доказывать, просить. Один
Восняцкий куда-то бегал, хлопотал, наводил справки и приносил талоны на
плохие обеды и на хлеб. И Платонов нехотя плелся за ним следом, когда тот
просил хоть показаться...
Делалось все теплее, они целыми днями бродили, вдыхая незнакомые
запахи пышной, чужой весны, лежали на траве, разговаривали со встречными, и
те делились с ними табаком и едой.
Эта жизнь казалась Платонову не лучше и не хуже любой другой, какая у
него могла быть сейчас.
С глазами у него стало получше, как ему и обещал в госпитале врач.
Пожалуй, скоро уже можно было и работу попросить какую-нибудь подходящую,
да все еще не приходили запрошенные справки насчет документов, а просить,
торопить он по-прежнему не хотел.
Из-за овладевшего им упрямого нежелания перемен к лучшему он ходил
небритый, в истрепавшейся одежде, похудевший, загоревший дочерна.
В один прекрасный день Восняцкому выдали новью документы и деньги за