"Федор Федорович Кнорре. Шесть процентов" - читать интересную книгу автора

И вот однажды поезд остановился и дальше уже не шел.
Тут было удивительно тепло и пахло горячей дорожной вылью. Переждав
толпу, он вышел со станции и, смутно различая перед собой белую полосу
залитой ярким солнцем дороги, пошел от станции. Налево.
"Почему налево?" - подумал он. Направо было бы все-таки в сторону
дома. Он устал все время сторожить и перехватывать свои, против воли
всплывавшие воспоминания, не допускать себя вдоволь, без контроля
погружаться в мысли о ней... У него одна цель сейчас: нужно выучиться не
думать о ней. Вот все, что ему надо...
Хорошо, ну хоть не совсем, но думать немного поменьше. Нет, и этому он
никогда не научится. Хоть бы просто научиться не все время напролет думать
о ней, не все время, без отдыха только о ней.
Очутившись в этом, совершенно чужом среднеазиатском городе только
потому, что здесь остановился и не пошел дальше поезд, в городе, шум
которого он слышал вокруг себя, но дома, улицы, деревья которого видел
только как мутные тени, Платонов не пошел никого разыскивать, не думал
ничего предпринимать.
Стал накрапывать дождь. Кто-то взял его под руку и отвел под навес.
Утром он отдал кому-то продать свой никелированный портсигар, и часа
через два ему принесли ржаных лепешек и кислого молока.
Оставшись один, он выбрался на улицу и сел на скате заросшей пыльной
городской травой канавки, которые тут были прорыты вдоль всех тротуаров.
Солнце пригревало совсем по-летнему. Он чувствовал его всем лицом, в
даже глазам было светло. Он просидел довольно долго, раздумывая о том, что
все-таки, может быть, пора куда-нибудь явиться и думать, как жить дальше.
Машинально он пощупал карман, где у него лежали сложенные все вместе
документы. Карман был совершенно пуст. Документы пропали.
Сначала он растерялся, потом испугался, и ему захотелось встать и
сейчас же пойти и рассказать милиции, что с ним случилось, объяснить, что
это с ним в первый раз, что всегда у него все было в порядке с документами.
Затем он даже почувствовал злорадное удовольствие от горечи своего
положения. Ну и пусть. Сначала - жена. Потом - глаза. Теперь - все
документы, да еще тут, в чужом месте, из которого и дороги не найдешь. Вот
пускай бы она сейчас видела, до чего его довела.
И он стал представлять себе, как именно в тот момент, когда его
оглушило взрывом, отшвырнуло и ударило об стенку и он, задыхаясь, кое-как
поднялся на колени, ничего не видя и только запоздало закрывая обожженные
глаза рукавом, и кругом стоял запах бензина и нехорошей гари, именно в этот
самый момент она, которую он считал почти девочкой, которая так плакала,
прощаясь с ним, как никто из всех провожавших, она, чье имя он повторял про
себя в минуты, которые казались ему последними в его жизни, - в этот самый
момент она была с другим. Она, которая говорила ему, что умрет, если с ним
случится что-нибудь. И вот она была с другим, а он на коленях полз по
горящему бензину, в то время как они были вдвоем.
Ему начинало казаться, что именно она виновата в том, что у него
случилось с глазами. Во всяком случае, началось все это с нее. Сначала
странные письма. Хотя странными он их увидел только после, когда все узнал.
Потом совсем не было писем. Потом письмо от Зины, двоюродной сестры, где
все почти прямо было написано про Тамару, а он, дурак, сумел опять
истолковать все в хорошую сторону, и наконец письмо от нее, где она сама