"Федор Федорович Кнорре. Шесть процентов" - читать интересную книгу автора

нему, за тысячи верст, через бессонные ночи, усталость.
А он, загородившись от всего мира своей обидой, думал только о себе.
Вслух он говорил всегда, что нет, но все-таки ведь он судил ее. Он судил и
считал ее достойной наказания, а не помощи, и не думал о том, что, кроме
его горя - правого, есть горе виноватого, в котором никто ей не поможет,
кроме него.
Как это могло получиться, что он, который никогда не бросил бы
товарища в беде, теперь хочет бросить в беде своего друга, только потому,
что этот друг - женщина и его жена?!
Нет, теперь в нем говорила вовсе не унизительная малодушная слабость,
толкавшая его на то, чтобы "хоть как-нибудь" примириться, чтоб легче и
приятнее было жить. Нет, он не сдавался, не уступал, не шел на примирение.
Только одно он понимал теперь: чуть-чуть он не дошел до того, чтобы
бросить родного человека в беде. Он невольно сморщился и почти вслух
застонал от стыда за себя.
Он протянул руку и взял у Тамары пальто, которое она уже подобрала со
скамейки.
Она не сразу выпустила его из рук. Она стояла и, стараясь понять,
следила за тем, как его ладонь скользила, внимательно ощупывая потертый
край ее старого, узенького пальто.
Она повторяла себе, что это просто так и ничего особенного не значит,
что он взял у нее из рук пальто, но волновалась все больше. Наконец она
попробовала улыбнуться и спросила полушепотом, боясь, чтоб не сорвался
голос:
- Что же ты держишь? Дай мне пальто.
Его рука продолжала медленно двигаться по вытертому краю постаревшей
материи. Он покачал головой:
- Нет!
- Нет? - со страстной и неверной надеждой, нечаянно громко прорвалось
у нее, и Платонов, торопясь, чтобы она скорее поняла то, что уже понял он
сам, и не находя нужных слов, еще раз отрицательно покачал головой:
- Нет, теперь нет... слышишь?
И она в то же мгновение толкнулась ему в грудь, отчаянно охватывая его
руками с такой силой, что только теперь стало видно, какая железная стена
нужна была, чтобы сдерживать до сих пор эту стремительную силу, толкнувшую
ее к нему.
С плотно зажмуренными глазами, стараясь неслышно дышать, она
вслушивалась, впитывала то, что он говорил ей шепотом, потому что это было
так важно, что нельзя было рискнуть произнести вслух, громко.
Она слушала, как будто с ненасытной жадностью пила, успокаивалась,
отдыхала, выздоравливала, просыпалась от тяжкого сна, молодела, как будто
возвращалась в любимый потерянный дом, слушая то, что он говорил.
А он, неловко прижимая ее к себе через скомкавшееся пальто,
оказавшееся между ними, все повторял шепотом то самое, единственное, чего
она жаждала, чего ждала, на что надеялась, - все время одно и то же слово,
одно-единственное слово:
- Моя...

1954