"Федор Федорович Кнорре. Шесть процентов" - читать интересную книгу автора

хорошо? Только позволь мне остаться. Можно мне не уходить? Я побуду с
тобой, пока ты не поправишься. Когда ты выздоровеешь, - если захочешь, ты
мне скажешь, и я сейчас же уйду. Я больше ничего не стану просить у тебя, я
уйду.
Платонов выпустил край скамейки, разжав онемевшие пальцы, и качнул
головой:
- Нет, Тамара. Слишком уж я тебя люблю. Понимаешь? Если б я только
тебя любил немножко поменьше и ты бы немножечко похуже была для меня, я бы
рукой махнул.
Теперь Тамара видела, что все плохо, очень плохо.
- Может быть, ты меня когда-нибудь... не скоро... потом... все-таки
сможешь простить? - и услышала, как он трудно, громко вздохнул с
досадливым, горьким смешком.
- Простить? - Он покачал головой, с жалостью к ней и к самому себе. -
Откуда же у меня такие права: судить, прощать? Разве же я сужу? Да как я
скажу тебе "позабыл"? Обману. Не позабуду ведь.
Она перестала бороться. Покорно спросила:
- Теперь ты меня забудешь?
- Никогда не забуду, - сказал Платонов. - Только не надо тебе больше
об этом думать.
- Я знаю, - согласилась Тамара, - я теперь все знаю. Мне уйти?..


Вдруг он понял, что стоит под деревом тут же, где сидел один несколько
часов назад, и Тамара была сию минуту рядом с ним, живая, настоящая, не
приснившаяся. И вот она уже уходит, она уже ушла, и еще слышны ее шаги.
Он подумал, что, наверное, представляется ей сейчас беспощадным,
твердым и сильным. Если бы она знала, до чего он слаб сию минуту, как ему
смертельно жалко ее. У него совсем не осталось сил и злобы больше не
осталось. Он устал один, и она ему бесконечно нужна. Просто он не может без
нее. Если б только немножко поменьше он ее любил, можно было бы жить. Ведь
живут же люди. Почему ему больше нужно, чем другим?.. Вот стукнула калитка.
Как она смела его послушаться и уйти? Она должна еще хотя бы на минуту
вернуться.
Она не вернулась, и он почувствовал, как страшная усталость наливает
свинцом все его тело, голову, ноги. Он опустился на землю и сел, прислонясь
спиной к дереву, но и сидеть ему показалось трудно, и он лег на бок, лицом
вниз, и тут же почувствовал, что его трогают за плечо, и прежде чем он
успел выпрямиться и сесть, он услышал ее дыхание около своего лица и
детское, беспомощное, короткое, все убыстряющееся всхлипывание, и ее руки,
срываясь и опять торопливо цепляясь за плечи, стали тянуть и дергать,
стараясь его поднять.
Он сел, и она, стоя на коленях рядом, заплакала, уткнувшись лбом ему в
плечо, и все повторяла:
- Я уйду сейчас... Я уйду сейчас...
Кажется, он гладил ее по голове, поражаясь, до какой степени его
ладонь не отвыкла, не забыла, будто отпечатала в себе ощущение этих слишком
легких, пушистых волос.
Теперь он больше всего чувствовал щемящую жалость к ней, слабой, не
умеющей переносить боль.