"Федор Федорович Кнорре. Шорох сухих листьев" - читать интересную книгу автора

так, стоя у дерева и терпя боль.
От плескавшейся у берега внизу, в тумане, воды шел бодрый, сырой
воздух, пахнувший рекой и дождем, у самого лица мокрые молодые листки на
ветке резко вздрагивали, точно стряхивая с себя воду. Позади, над центром
городка, розовело маленькое зарево. Очень маленькое зарево, но прежде ведь
никакого не было, и это показалось Платонову очень удивительным и
радостным.
По ту сторону улицы, среди кустов в палисаднике, осветилась маленькая
терраска, вышли люди, стали рассаживаться вокруг стола, наверное собираясь
пить чай или ужинать. Платонову видно было, как они нагибаются, садятся,
делают движения руками и беззвучно говорят, наклоняясь друг к другу. Потом
чашки поплыли, передаваемые из рук в руки над столом, и ему в эту минуту
почему-то смотреть на это было интереснее, чем на какое-нибудь действие на
освещенной сцене...
Очень многие деревья на этом бульваре Платонов знал, как людей. Он
узнавал их по росту, наклону, изгибу сучьев, по рубцам на их старой коре.
По этому бульвару он начал ходить маленьким мальчиком в школу, и они
росли вместе с ним, но век у них был подлиннее, и еще долго они будут
стоять тут, над рекой, глядя, как из Посада шлепают по грязи, или бегут по
снегу, или шуршат, сгребая в кучки ногами опавшие листья, все новые
ребятишки, и листья тоже будут другие...
Боль постепенно начала замирать, пошла на убыль, но он еще некоторое
время продолжал чутко прислушиваться, не повернет ли она обратно, как
подстерегаемое животное смотрит и слушает вслед уходящим охотникам. Треск
ломаемых сучьев, собачий лай и топот погони затих вдали, и Платонов,
откачнувшись от ствола дерева, тихонько двинулся дальше.
Сколько раз проходил он в обе стороны по Набережному бульвару? Он был
молод, и все ему было ясно, абсолютно все в жизни, людях, природе и
мирозданье, и жизнь была бесконечна, и потом появилась в этой жизни Наташа,
и вся жизнь "до Наташи" стала казаться просто упущенным временем.
И он, по своей привычке, увидел себя со стороны, как он, отставной
директор, теперь просто учитель, подходит потихоньку к дереву - великому,
единственному дереву! Хорош у него сейчас вид. Ему не много лет, он еще
чуть только начал седеть, но болезнь незаметно приписала в его паспорте к
строке "возраст" лет двадцать, укоротив оставшуюся жизнь, и сегодня, в эту
минуту, он чувствует себя на двадцать лет старше.
Под этим деревом они с Наташей поцеловались. Не очень-то много им
пришлось в жизни целоваться, так что это запомнить нетрудно!
Наташа поступила в школу, где и он учился, и он ее не заметил. А когда
вдруг заметил, это было так, как может заметить водитель на полном ходу в
двух шагах обрыв, когда можно только вскрикнуть и закрыть локтями лицо. Он
и полетел с обрыва, и почти три года его жизни были омрачены и отравлены
презрением Наташи и его отчаянными попытками начать ее презирать и
ненавидеть. На протяжении этих лет она отдавала всю энергию и волю тому,
чтобы его презирать, а потом они случайно пошли вместе по бульвару и начали
говорить-говорить. Оказалось, что все три года у них копилось и накопилось
столько всего, что нужно высказать, потому что они во все время своей
ненависти видели и замечали только друг друга, интересовались только своей
ненавистью, жили ею, и вот оказалось, что это не ненависть - все эти
насмешки, подшучивания, презрительные прозвища, отворачиванья и