"Федор Федорович Кнорре. Одна жизнь" - читать интересную книгу автора

широкое пальто, - так он высок и худ.
Подойдя вплотную, он тяжело опирается о спинку кресла и тянется к ее
руке. Он нагибается все ниже, ниже и вдруг, от слабости потеряв равновесие,
садится на землю и довольно долго сидит, растерянно улыбаясь. С усилием
поднявшись, он притрагивается губами к суховатой коже ее холодных пальцев и
бестолково принимается раскутывать одеяло у нее на коленях.
Он помогает ей встать и, поддерживая под руку, очень медленно ведет по
дорожке к дому, огибая мраморную чашу фонтана, в центре которого голенький
мальчик стоит, обхватив руками дельфина. Когда-то в незапамятные времена,
когда было жаркое лето и в мире не было войны, изо рта дельфина била, играя
на солнце, тугая струйка воды...
Они опять проходят через террасу, опять под ногами хрустят осколки
разноцветных стекол, выдавленных толчком взрывной волны. В доме пахнет
затхлой сыростью. Только в комнате, где чуть слышно потрескивает крошечная
железная печурка с трубой, выведенной в холодную кафельную печь,
чувствуется слабое веяние жилого тепла.
Не раздеваясь, только расстегнув воротник, Истомина присаживается в
кресло около круглого столика. На плюшевой скатерти лежат старые журналы и
альбомы. Точно в комнате у врача, где тебя посадили дожидаться приема. Да в
этой чужой комнате, куда ее загнала судьба, она и чувствует себя как в зале
ожидания. Только не знаешь, чего и сколько времени придется ждать?
Кастровский с благоговейной осторожностью плавно помешивает в
кастрюлечке, из которой идет пар. Глотая голодную слюну, он зачерпывает
ложкой немного мутной жидкости, в которой плавают крупинки, пробует,
обжигаясь, и от удовольствия прикрывает на мгновение глаза.
Потом, не оборачиваясь, он небрежно спрашивает:
- Вы не обратили внимания? Там вон газетка лежит на столе. Случайно
как-то досталась!..
Она замечает на столике около себя серый листок военной газеты. Такие
наклеивают теперь на стены домов, во дворах заводов и посылают в окопы на
передовую для солдат, которые обороняют окраины города.
Она берет газету без особого интереса. Сводку сегодня уже слушали по
радио, а газета всегда отстает.
- Справа, в самом низу, читайте внимательно. - Он оборачивается,
торжествующе улыбаясь. - Ничего особенного, но все-таки приятно.
Она отводит глаза от сообщения о количестве сбитых за день самолетов и
в самом низу, под словами "Хроника искусства", читает:
"В июне этого года исполняется 25-летие артистической деятельности
замечательной советской певицы, артистки оперного театра Елены Федоровны
Истоминой".
- Нелепо! - нервно откладывая в сторону газету, говорит она. - Даже
смешное что-то в этом есть: люди самолеты сбивают - и вдруг, здравствуйте,
является Елена Федоровна со своим юбилеем!
- А я вас не понимаю, - запальчиво восклицает Кастровский. - По-моему,
это трогательно. Среди шума битв... и все такое!..
Она смотрит на него с подозрением:
- Еще, не дай бог, вы куда-нибудь напоминать ходили!
В этом есть некоторая доля истины, и поэтому Кастровский вспыхивает. С
оскорбленным видом он вытаскивает лезвие безопасной бритвы, вырезает
заметку и раскрывает пухлый от множества вырезок альбом. Клей в баночке