"Федор Федорович Кнорре. Одна жизнь" - читать интересную книгу автора

Она откинулась обратно на спинку кресла и глубоко вздохнула, расслабя
мускулы. Нечего тебе трусить, глупая, сказала она себе. Ничего страшного.
Пугает только грохот, и противно это ожидание нового удара, вот и все. Чего
тебе бояться? Даже если это смерть. Как будто ты ее никогда не видела.
Разве ты не знаешь, как умирают люди? Разве ты не закалывалась в склепе
кинжалом своего Ромео? Разве, когда ты была Лизой, ты не пела предсмертную
арию у Зимней канавки?.. Ну вот, теперь тебе дали новую роль, и скоро ты
узнаешь, чем она кончится. Нечего дрожать. Все равно в последнем акте все
кончается так, как сочинили либреттист с композитором!..
Снова ударило с каким-то хрустом. Земля, точно ожив от боли, дернулась
под креслом. С сухим нарастающим треском громадный черный дуб медленно стал
клониться и рухнул вершиной в воду.
Зенитки, стрелявшие в разных местах, разом все замолчали. Значит, это
солдаты с той стороны реки отогнали самолеты, и, может быть, поэтому она
осталась жива. И не погибли другие деревья.
Когда убивают солдата, он умирает за Родину. А если убьют меня? Я
просто перестану жить, как то дерево, рухнувшее в воду, - кому я нужна?
Кому нужна сейчас бедная Травиата, угасающая на мягкой кушетке, под плавные
взмахи дирижерской палочки, сдерживающей оркестр, чтобы он не заглушал ее
последние трогательные слова?
Кругом в промерзших домах без воды и хлеба умирают каждую минуту люди.
Для кого теперь петь, играть, сочинять оперы? Теперь нужно только стрелять,
как эти солдаты.
Не нужна! Вот самое страшное, что может случиться с человеком. К чему
себя обманывать? Никогда она больше не будет петь, никогда больше не
услышит шелестенья притихшего переполненного зрительного зала. Не нужна!..
Впереди только болезнь и надвигающаяся старость. Длинные, без надежды,
дни и бесконечные ненужные вечера, и долгие ночи, в ожидании нового, никому
не нужного утра... Ничего, кроме каких-нибудь жалких страстишек, что
появляются у стариков, прячущих украдкой под подушку пакетики с любимыми
пряниками.
Она вспоминала дряхлого трагика Самарского, его комнату со стенами,
заклеенными афишами давно позабытых театров, с альбомами вырезок из давно
прекративших существование газет. Вспомнила его бесконечно однообразные
рассказы все о самом себе, о каких-то допотопных антрепренерах, о театрах,
давным-давно сгоревших или снесенных за ветхостью... Он совсем позабыл и
кем он был, и что с ним было. Он помнил уже только собственные свои
рассказы и повторял их без конца...
Ее охватывает полное изнеможение. Сердце не болит, оно только слабо и
торопливо бьется, точно куда-то спеша и все не поспевая. От слабости она
начинает задремывать. А может быть, это не сон? Может быть, сердце уже так
устало, что на этот раз не успеет?
Через минуту, почувствовав сквозь сон озноб, она проснулась.
Машинальным движением поспешила натянуть воротник, чтобы прикрыть горло, и
растерянно открыла глаза.
В доме задребезжала стеклянная дверь, послышались приближающиеся по
дорожке шаги. С наигранной бодростью, торопливо и нетвердо ступая своими
длинными журавлиными ногами, приближается Кастровский, улыбаясь и помахивая
рукой.
Издали кажется, что кто-то несет, покачивая, надетое на вешалку