"Федор Федорович Кнорре. Одна жизнь" - читать интересную книгу автора

смешавшись со штатскими; люди курили, переговаривались с провожающими. Как
водится, чего-то ждали, и никто толком не знал, чего...
Леля, шаг за шагом, пробралась к самым ступеням подъезда исполкома,
прислонилась к колонне и стала наблюдать за красноармейцем, сидевшим на
ступеньке с надкусанным яблоком в руке. Тесно к нему прижавшись, рядом
сидела молоденькая жена (это уж сразу видно было, что жена) и, не отрываясь
от широкого веселого лица мужа, любовалась им неотрывно, ненаглядно.
Приоткрывшиеся, точно в полузабытьи, ее губы то и дело начинали жалобно
кривиться, и она совсем уже готова была запричитать в голос, но муж сейчас
же властно притягивал ее к себе и насильно совал в рот яблоко. Она,
сердясь, отворачивала лицо, но он не отставал, и в конце концов она против
воли все-таки откусывала и, сдерживая всхлипывания, жевала и начинала
смеяться сквозь слезы.
Старательно и неровно шагая, на площадь вышел рабочий коммунистический
отряд в штатских костюмах, подпоясанных ремнями.
Солдат повернули лицом к исполкому, и на балкончик о железной витой
решеткой вышел человек с винтовкой в руке. На нем, как и на других, был
ремень с тяжелыми от патронов подсумками и черные брюки, заправленные в
носки. Он сказал коротко о положении на фронте, о внезапно появившихся
французских танках, о бежавшем попке и о том, что надо добиться перелома на
фронте. Кончив речь, он спустился вниз, вышел через крыльцо и встал в
строй, рядовым. Это был председатель исполкома Аколышев.
После него, поправляя низко повязанный платок, на балкон вышла высокая
старая женщина и схватилась за перила. Она тихо сказала какое-то слово,
откашлялась и, опять торопливо поправляя и только все больше сбивая на
сторону головной платок, протяжно крикнула:
- Товарищи! Что ж это у нас делается? А, сыночки!..
Она протяжно кричала, поворачиваясь на все стороны. Ветер то
подхватывал, то уносил в сторону ее голос, тоскливый и угрожающий, гневный
и требовательный. Леля плохо слышала, а потом и позабыла слова, которые она
говорила, запомнила только этот будоражащий душу звук голоса, запомнила,
как женщина ударила кулаком по железной перекладине перил, платок у нее
совсем съехал набок, и тогда она сорвала его с головы, и ветер подхватил и
растрепал седые волосы; запомнила, что, когда она кончила, стоявший у нее
за спиной военный махнул рукой, показывая, что говорить не будет, хотя
видно было, что он ждал своей очереди. Оркестр заиграл "Интернационал", а
потом сразу впереди запела команда "Шаа-агом!..".
Какие-то женщины, выбравшись из толпы, подбежали и пошли рядом с
солдатским строем.
Вместе с редеющей толпой провожающих Леля пошла за уходящей колонной,
постепенно отставая. На углу она совсем остановилась. Мимо потянулись
патронные двуколки, длинные повозки с ящиками, полевые кухни и в самом
конце крытые защитным брезентом повозки Красного Креста, за которыми шли
девушки с нарукавными повязками.
Они прошли, улица опустела, а Леля так и осталась стоять на углу с
опущенными руками. "Они ушли, - думала она, - а я осталась. Я пропускаю,
может быть, самое важное, самое решающее мгновение моей жизни. Мое участие
в борьбе, где решается судьба революции... Боже мой, как это смешно и жалко
изображать, как тебя убивают на сцене, и падать, правильно подогнув ногу, и
произносить заученные красивые слова под звуки "Марсельезы", когда в это