"Федор Федорович Кнорре. Жена полковника " - читать интересную книгу автора

Из-под прорвавшейся бумаги видна была знакомая Шурина вышитая
салфеточка. Он положил узелок в чемодан, оглядел комнату: кресло все еще
стояло, придвинутое к окну так, чтоб можно было смотреть на улицу.
Застланный одеялом диван. Диванчик коротенький, но ей он был впору.
Полковник медленно оглянулся еще раз, стоя с чемоданом в руке, перед тем
как окончательно уйти. Потом поставил чемодан и наклонился, напряженно
всматриваясь. Да, как раз в этом месте, которое приходится на стене против
глаз лежащего человека, робко процарапаны чем-то острым, булавкой может
быть, два косых крестика и маленький овальный кружочек, который вышел
сперва, видно, совсем кривым, а потом несколькими царапинками был
подправлен поровнее. Наверное, когда она не спала и у нее болело, она
лежала тихо, чтоб его не разбудить, и царапала эти крестики...
Он поднял чемодан, крепко сжимая ручку, и, упрямо наклонив голову, не
поворачиваясь, вышел.


Неотступное ощущение невозможно туго закрученной где-то внутри пружины
не покидало его и ночью в поезде. Ощущение было знакомое, только он не
испытывал его прежде никогда с такой силой. Он по себе и по другим знал,
что это такое: это страшное внутреннее давление. Это сила, переполняющая
тебя, которую хочется выпустить на волю одним рывком, пускай хоть сорвется
и лопнет пружина, - все равно. Но этого нельзя. Пружина сейчас должна
только заставлять часы идти равномерно. И пассажиры, ехавшие с ним в одном
купе, смотрели на него и видели не очень молодого, спокойного, даже
медлительного в движениях, только очень уж неразговорчивого полковника.
Он долго лежал в темноте на своей верхней полке, заложив руки за
голову, с открытыми глазами.
Потом он вспомнил, что в чемодане у него лежит неразвязанный узелок.
Он ощупью нашел его и вышел в коридор, где горел свет.
В коридоре было безлюдно, только какой-то военный, севший на
промежуточной станции, спал, привалившись к стене, на откидном стуле.
Салфеточка была старенькая, вышитая неровным узором, края у нее
распушились нитками. Когда-то Шура пробовала вышивать, да, верно, не
хватило терпения.
Из середины узелка он вынул свои большие часы. Вышел на площадку. Тут
шум колес бегущего поезда слышался гораздо сильнее. С железным грохотом
торопливо раскачивался конец цепи под вагоном. В темноте пролетали искры из
паровоза. Чуть видны были придорожные кусты, присыпанные снегом.
Вспомнив, вдруг представил себе эти часы на руке у Шуры, ее маленькую
руку и то место на запястье, где он впервые увидел шершавый багровый шрам.
Вагон покачивало из стороны в сторону. Полковник стоял, широко расставив
ноги и упрямо нагнув голову, точно против ветра. Поезд с изменившимся шумом
вошел в лес. Звезды мигали где-то совсем недалеко, над самым краем
деревьев. Он долго смотрел на них, не моргая, и мало-помалу длинные влажные
лучи, мерцая, протянулись, побежали от них во все стороны, и стало горячо
глазам. Он медленно поднял руку, уперся о косяк двери и нехотя, как будто
насильно сдаваясь, пригнул голову и с силой прижался лбом к согнутому
локтю.
Много, должно быть, времени прошло, пока поезд подошел к почти
невидимой в темноте станции и стал.