"Федор Федорович Кнорре. Жена полковника " - читать интересную книгу автора

сегодня с тобой и мучились. И вот все уже прошло, все плохое позади, и
по-прежнему будут шуметь деревья, и мы опять будем их слушать, и всем людям
будет спокойно, и хорошо, и не страшно, и у нас будет много времени
впереди... Ну, пусть не так уж много, но мы ведь не будем знать сколько и
нам будет казаться, что много, и у меня ничего не будет болеть, и я забуду,
как это бывает больно. Или пусть даже что-нибудь болит, но только не тут.
Так хотелось бы отдохнуть от этой боли, пусть даже была бы какая-нибудь
другая...
Он слушал внимательно, наклонившись, бережно поддерживая ее на руках,
опершись локтем о подоконник, и ничего не отвечал.
- Это несправедливо, что мне будут делать операцию. Профессор говорит,
что всего месяц тому назад еще можно было захватить... Несправедливо,
потому что я все-таки очень мало видела в жизни. Разве не правда? Вот
сколько лет мы прожили с тобой вместе, а разве мне довольно твоей любви?
Нет... Другие как-то могут... А я вот за столько лет совсем не сумела тебя
разлюбить. Ни капельки не сумела.
Ее голос по временам начинал сонно замирать, потом снова разгорался, и
она беспокойно приподымалась на руках у мужа, волнуясь, и вдруг замечала,
что он на нее смотрит, и по лицу ее мелькала, устало и коротко, виноватая
тень прежней Шуриной улыбки, смешливой и озорной...
В густой темноте ночной комнаты стали обозначаться бесцветные силуэты
знакомых дневных предметов.
Медленно разливался ровный, белый свет, еще не согретый теплым красным
отсветом солнца.
- Рассвет... - вдруг произнесла Шура с горестным удивлением. - Вот уже
рассвет. Почему мы не замечаем, как утром хорошо на рассвете? За всю жизнь
видела только семь или восемь рассветов. За всю жизнь! Почему? Все какие-то
дела были, - очень важные дела, которые необходимо было скорее сделать. И
вот дела эти давно уже ушли, и я даже позабыла и не могу вспомнить, что это
были за дела, а рассветы я помню. И на Алтай, помнишь, мы все собирались
ранней весной, когда на горах цветут маленькие тюльпаны и шиповник, - там
очень хорошо... Я не сержусь на тебя, что очень скоро будет так, что ты все
это будешь видеть, а я уже нет, право, не сержусь. Я хочу, чтоб тебе было
хорошо, хотя совсем хорошо тебе уже не будет, да?
Полковник мог сказать, что им будет хорошо вместе. Или другую любую
ложь. Но он просто сказал:
- Нет, совсем хорошо мне не будет больше никогда.
Шура печально и сонно улыбнулась.
- Ты помни только, что я тебя очень любила.
Она сонно потерлась щекой о его плечо, устраиваясь поудобнее, и он
заметил, что она засыпает.
Некоторое время он сидел не шевелясь, прислушиваясь к ее ровному
дыханию. За окном еще посветлело, и полковник, напрягая руку, чтоб не
сдвинуть локтя, осторожно нагнулся и увидел совсем близко чуть порозовевшее
от первого солнечного блеска ее милое лицо, заплаканное, постаревшее,
любимое.


Было очень раннее утро, когда Шура, проснувшись в незнакомой комнате,
приоткрыла глаза. Рядом было слышно чье-то сонное дыхание.