"Федор Федорович Кнорре. Жена полковника " - читать интересную книгу автора

- Чего же вы хотите?..
- Я хочу знать, - сказал полковник, - как вы оцениваете обстановку, в
двух словах. Только не раздумывайте, как от меня отвязаться. Если это не
полагается, я и сам уйду от вас.
Профессор не привык так разговаривать. Он сказал:
- Видите ли... - И внезапно покраснел и крикнул: - Не могу же я вам
это одним словом сказать!
- Можете. Скажите только, как по-вашему, дело плохо или, может быть,
ничего?
- Так не разговаривают... - начал было опять профессор, но тут
посмотрел полковнику в глаза и вдруг сказал: - Плохо.
- Совсем плохо? - спросил полковник.
- Плохо, - повторил профессор. - Каким-нибудь месяцем раньше мы
поставили бы ее на ноги, а теперь...


Шум в зрительном зале усилился, торопливо захлопали откидные кресла, и
сейчас же все разговоры смолкли и погас свет. В полутьме еще пробежало по
рядам последнее торопливое движение, затем все успокоилось и затихло.
Темный занавес, подсвеченный только снизу, терялся в полутьме портала.
Полковник вошел в ложу и сел рядом с женой.
Театр, переполненный людьми, чуть слышно дышал, шуршал и шевелился,
притихший в ожидании.
Оркестр приглушенно заиграл вступление. Шура закрыла глаза и слушала.
В музыке ей слышалось ожидание, она слушала и тоже начинала, волнуясь,
чего-то ждать. Очень давно, кажется в детстве, и потом еще много раз она
так же слушала музыку, и вся жизнь, полная ожиданий, лежала впереди, а вот
теперь, когда она прошла уже так много и так устала, она опять слушает и
опять чего-то ждет, глупая... Пробежал ветерок от занавеса, который с
легким шумом пошел вверх, и полковник, обернувшись, увидел, что Шура
беззвучно плачет с широко открытыми глазами.
- Вот видишь, - сказал он с раскаянием, - не надо было нам ходить.
- Нет, это ничего, - ответила Шура. - Я не буду.
- О чем ты?
- Правда, не знаю... Наверное, потому, что вот они играют, а я теперь
только сижу и смотрю, как другие делают мою работу. Зачем это у меня
отняли? Несправедливо! Я завтра буду в больнице лежать, в каком-нибудь
отвратительном халате, наверное, а они опять будут на сцене, и какая-нибудь
Журавлева в моем платье и в моем золотом парике будет повторять мои слова
из моей роли. А я буду в больнице лежать?
- Ты будешь лежать, чтоб выздороветь. И потом, это не долго. И
ожидание всегда гораздо страшнее. Потом все оказывается не так страшно.
Все это было уже много раз говорено на все лады, и Шура больше не
слушала. Не глядя на сцену, она прислонилась головой к боковой перегородке
ложи и смотрела вверх, на цепочку подвесных фонарей.
- Сережа, - сказала она тихо, - а что же нам остается? Все лучшие силы
мы отдаем, день за днем, всю жизнь для них, для других, для публики, - и
вот наконец ты не можешь больше работать, а занавес все равно поднимается,
и это хорошо. Я все понимаю, так и должно быть, это очень хорошо, потому
что ведь это для всех... Но что же остается мне?