"Федор Федорович Кнорре. Жена полковника " - читать интересную книгу автора

Он мягко перебрал пальцами, безошибочно нащупал самую больную точку
где-то глубоко внутри...
- Весь день, - он быстро откинулся, выпрямив спину, набросил одеяло на
то место, которое ощупывал, и, убрав руки, вдруг и наконец поняв, что
именно он повторяет, возмущенно спросил: - Как это "весь день"? Мы вас
положим в клинику. Вам тут нельзя лежать. Возьмем вас на рентген, проверим
все, что полагается, а там будет видно. Что значит "весь день"?
Полковник, стоявший в стороне, с беспомощным недоверием смотрел на
этого человека, который только что пришел с улицы и уже распоряжался их
жизнью.


Они старались об этом не думать и все-таки думали.
Думали каждый про себя, все чаще и больше, до тех пор, пока не стали
только об этом и думать все время.
Наконец ожидание сделалось мучительнее того, что они так старались
отдалить от себя, и тогда они перестали сопротивляться и поняли, что
неприятный профессор был прав.
Можно было подождать еще день. Можно было подождать еще два или даже
три дня, и все-таки потом неизбежно нужно было ложиться в больницу. Может
быть, на операцию.
Каждый день проходил, колеблясь, как на неустойчивых весах.
Иногда у Шуры неожиданно начинался приступ. Слегка задыхаясь, она
торопливо говорила: "Ничего, ничего" - и, теряя улыбку, поспешно
отворачивала лицо к стене. Было очень больно, ложка тревожно звякала о край
стакана, и порошок, высыпаемый в стакан, было все, что можно было сделать,
а он почти не помогал.
Потом это проходило, и ей делалось совсем хорошо, только оставалась
усталость и глухой, прислушивающийся страх перед тем враждебным, что
рождалось, разгоралось и вдруг само успокаивалось там, глубоко внутри.
И вот проскользнул день, который еще можно было переждать, и еще один,
и еще один, самый последний, и никакого чуда не случилось, болезнь не
повернулась к лучшему, и бесповоротно было покончено со всеми жалкими
надеждами, оживавшими из-за дрогнувшего случайно на одно деление
термометра.
Настал вечер накануне того дня, когда Шура должна была оставить свой
дом (как она упорно называла их маленькую комнату в гостинице), чтобы лечь
в больницу, на операцию.
Уходивший ненадолго и, как всегда, очень торопившийся вернуться домой
полковник Ярославцев быстро и неслышно прошел по мягкой дорожке коридора и
открыл дверь своей комнаты.
Первое, что он увидел, был пустой диван с откинутым одеялом и смятыми
простынями. Шура, не встававшая все эти дни, теперь стояла в своем лучшем
вечернем платье и, опираясь рукой о столик, приблизив лицо вплотную к
зеркалу, разглаживала себе ладонью лоб.
Она живо обернулась на скрип открываемой двери, тихонько ахнув от
неожиданности.
- Ты... Вот хорошо, а то я так боялась, что ты как раз сегодня
где-нибудь задержишься и опоздаешь.
- Зачем ты встала? - встревожился полковник. - Шурочка, ты же