"Даниил Клугер, Виталий Бабенко. Четвертая жертва сирени " - читать интересную книгу автора

самолично, я успокоился: не было в том романе ничего такого уж страшного для
молодых сердец, хотя со многим в писаниях покойного властителя дум я не
соглашался.
Вообще, здесь настолько ощущалось присутствие Аленушки, что мне даже
показалось - вот-вот войдет она, невысокая, стройная, порывистая, войдет
прямо сейчас, всплеснет руками - и бросится мне на шею. У меня слезы
навернулись на глаза, когда представил я себе эту картину.
Мой трезвый и деловитый спутник, молодой Ульянов, никаким сантиментам
не предавался. Вместо того он быстро и внимательно осматривал комнату. Не
знаю, что уж он надеялся здесь найти. Помогать ему я был не в состоянии - да
и не нуждался Владимир в моей помощи. Я просто присел на стул, стоявший в
простенке меж двух узких окон, и молча наблюдал за ним.
Ульянов начал с книг, стоявших на полке; одну или две даже пролистал,
обращая внимание на закладки. Затем перешел к письмам, сложенным аккуратной
стопкой на краю стола. Меня, признаться, покоробило, что Владимир,
посторонний, в сущности, этому дому человек, неторопливо перебирает личные
бумаги моей дочери. Хотя я тут же мысленно одернул себя: ведь Ульянов
надеялся отыскать в них какие-то следы, способные подсказать, что случилось
с Аленушкой и где нам ее искать. Тем не менее досадное чувство не оставляло
меня. Впрочем, к чести Владимира, особого интереса он к письмам не проявил,
просмотрел их довольно бегло. Затем раскрыл было дверцу гардероба, но тотчас
затворил ее: ему и самому претило рыться в женских платьях, а уж тем более в
интимных деталях туалета.
Все же, видимо, что-то насторожило его. И потому, преодолев
естественную неловкость, он вернулся к гардеробу, вновь открыл дверцу,
присел на корточки и внимательным взглядом окинул вещи Аленушки, сложенные
аккуратными стопками на нижних полках. Там же, насколько я мог видеть,
лежало несколько штук ровненько свернутого постельного белья, а поверх
него - подушка в желтом тиковом напернике, но без наволочки. Владимир
зачем-то потыкал пальцем подушку, взялся за уголки, словно бы собираясь
вытащить ее, но передумал. Выпрямился. Запрокинув голову, уставился в
потолок, размышляя о чем-то. Затем рассеянно посмотрел на меня и закрыл
гардероб, теперь уж окончательно.
- Любопытно... - пробормотал он. - Весьма любопытно...
- Что вас так заинтересовало? - осведомился я.
- Кое-что, - уклончиво ответил Владимир. - Кое-что. Судебному
следователю, значит, наш хозяин не позволил рыться в вещах жены. Интересно.
При всем том мне показалось, что осмотр разочаровал Владимира. И,
честно говоря, появилась у меня странная мысль: будто не осмотр ему,
собственно, нужен был, а что-то иное - может быть, какой-то импульс или,
скорее, возможность пораскинуть умом. Да так, чтобы не отвлекаться на
присутствие Евгения Александровича.

Ульянов нахмурился, подошел ко мне. Рассеянным движением погладил
подоконник. Зачем-то выглянул в окно.
Вдруг взгляд его стал острым, он весь словно бы подобрался. Я хотел
было спросить Владимира, что такого он увидел во дворе, но оказалось, что
смотрел он не в окно, а рядом - на тот самый портрет Чернышевского, который
несколькими минутами ранее привлек и мое внимание. Ульянов внимательно
оглядел портрет, затем осторожно снял его, перевернул, ощупал и - отогнул