"Михаил Клименко. Отчего бывает радуга (Авт.сб. "Ледяной телескоп")" - читать интересную книгу автора

две остановки - и конечная. Около фабрики шофер постоит чуть подольше.
Пока пассажиры выходят, шофер, как всегда, по репродуктору объявляет:
- Фабрика ЭФОТ. Билеты в автобусе на пол просьба не бросать... - и
закуривает, это я вижу, обходя автобус.
То, что это фабрика, и без него все знают. И правильней было бы
сказать: "Остановка ЭФОТ", потому что ЭФОТ - это значит "Экспериментальная
фабрика особых тканей". И никакого отношения к фотографии, как думают
многие, не имеет. Это название старое. Теперь официально она называется
иначе: "Экспериментальная художественная фабрика праздничных и особых
тканей". Но все привыкли к короткому старому слову, и никого уж не
переучишь.
С заявлением об увольнении мне надо было зайти к директору. Я прошел
через проходную. Во дворе фабрики через траншею был перекинут узкий
мостик, сколоченный из свежих серых досок. Недалеко справа, над этой же
глубокой траншеей с выброшенным на стороны темно-серым грунтом, над новыми
водопроводными трубами, был перекинут другой такой же мостик. По одному
люди шли в одну сторону, по другому - обратно.
И вдруг за тем мостком, в дальней стороне двора, куда только что вдоль
высокого забора, гремя пустыми флягами, укатил грузовик, я увидел яркое
цветное пятно - одно-единственное во всем, что меня окружало. Нечто
слепящее фиолетово-розовое...
Там, слева от проезжей части дороги, под развесистыми тау-цветными
акациями, у кучи выброшенного грунта стояли трое. Двое из них были цвета
тау и почти сливались с такого же цвета деревьями и травой. Я бы на них
никогда и внимания не обратил. А вот третий среди нейтрального,
безразличного для меня тау-цвета, на фоне черно-серого грунта светился
яркой сиренево-фиолетовой кляксой.
Я стоял на мостике, словно коряга на быстрине. Люди спешили. Кто
выражал недовольство, кто шутил: "Ну, приятель, нашел где досыпать!.."
Я боялся, что далекое цветное пятно вдруг расплывется и тогда я не
смогу узнать, кто там из троих и почему такого яркого фиолетового цвета.
Не отрывая от кляксы взгляда, я сошел с мостика и побежал по правой
стороне траншеи. И чем ближе к ним подбегал, тем интенсивней, ярче
становился цвет того человека.
Запыхавшись, я взлетел и остановился на склоне глиняной кучи. Трое
мужчин стояли на краю большой квадратной ямы и не спеша обсуждали какой-то
вопрос, похоже, касающийся прокладки труб, которые из этой ямы расходились
по разным направлениям.
Когда я, тяжело дыша, остановился на куче высохшего грунта, все трое с
удивлением повернулись ко мне. Один из них был директор фабрики Павел
Иванович. Другой - мой тезка, Костя-автогенщик. Он был в брезентовой робе,
стоял с горелкой в руках, от которой к баллонам тянулись черные шланги.
А этот, третий, в длинном фиолетово-сиреневом макинтоше, стоявший на
разлапистой задвижке на краю ямы, был не кто иной, как Ниготков,
замдиректора по хозяйственной части. И не только его длиннущий макинтош
вызывающе переливался розовато-фиолетовыми разводами, но и руки, лицо,
шляпа, туфли - все светилось яркими ядовито-сиреневыми оттенками.
- Ну что, товарищ Ниготков?! - не глядя под ноги, соскальзывая с сухих
комьев, громко спросил я его. А сам продолжал взбираться по склону серой
глиняной кучи. - Как дела? Как самочувствие?.. Ничего такого, Демид