"Михаил Клименко. Отчего бывает радуга (Авт.сб. "Ледяной телескоп")" - читать интересную книгу автора

остановился и пошел в другую сторону, чтоб сделать крюк...
На рынке я был уже минут пятнадцать. Купил бабушке полную сетку всякой
зелени и минут пять потолкался, походил вдоль рядов. Среди
немногочисленных покупателей, яблочно-зеленых, зеленых, как плющ,
фисташковых, изумрудных и других, едва заметных зеленоватых тонов я увидел
у цветочного ряда пятно ниготкового цвета...
Это был сам Ниготков.
Он выбирал цветы! Выбор был огромен, и покупатель ярко-фиолетового
цвета медлил. Цветы самые разнообразные стояли в ведрах, в больших банках
с водой, в кувшинах, лежали в тазах и целыми ворохами прямо на прилавке.
Их цветовая гамма от серебристо-голубоватых тонов все больше переходила к
темно-пепельному...
Любой цветок (как и всякую былинку, травинку) я видел целиком
голубовато-зеленым - и стебель, и листья, и лепестки. Какого бы цвета
лепестки цветов ни были, мне они все виделись голубовато-зелеными,
хризолитовыми. Конечно, цветы, как и любая трава, любое растение, излучали
хризолитовый цвет до тех пор, пока не начинали увядать (ведь я воспринимал
свет такого цвета, какой излучало живое тело), а все неживое было белого,
черного и серого цветов. Сорванная или скошенная трава часа через два-три
перед моими глазами становилась серой.
Ниготков переходил от одной цветочницы к другой, трогал цветы
указательным пальцем, разглядывал, торговался. Уж он-то, покупая
что-нибудь, не промахнется!.. Наконец он выбрал самую большую, огромную
розу, завернул покупку в газету и положил в пустой портфель. Он
расплатился с цветочницей и пошел к выходу.
Я отправился домой. Ниготков был мне все более и более непонятен. Не
находя в себе сил и не видя никакой возможности постигнуть загадочность
этого человека, я приходил в молчаливую ярость - и на него и на себя за
свою слабость, неспособность разобраться в сути этой загадки.
Я решил, что на время мне следует Ниготкова выбросить из головы. Пора
было отправляться в далекое путешествие, надо было ехать в Институт
гигиены труда и профессиональных заболеваний Академии медицинских наук.
Пошел в городские железнодорожные кассы и купил билет на поезд, отходивший
на следующий день.
В этот же вечер, но значительно позже, уже почти ночью, я еще раз
попытался хотя бы что-то выяснить...
В одиннадцать часов, по дороге как бы покрываясь с ног до головы
ниготковым лаком, я отправился к тихому уголку города, на Нахимовскую
улицу к дому под номером девяносто семь. Я шел, и мне казалось, что все
видят, какой ярко-сиреневый цвет излучает мое тело...
В доме Ниготкова, в одном из семи обращенных к улице окон, горел свет.
Я вошел во двор. Собака, очевидно, спала. У гаража, прислоненная к
карнизу, стояла стремянка. Я ее взял и вошел в палисадничек, где
хризолитовым туманом светились травы и голубыми звездами мерцали мелкие
цветочки, а подальше синели стволы и сучья фруктовых деревьев.
Я сбоку перед светлым окном тихо поставил стремянку и взобрался наверх,
чтоб над занавеской видеть все, что делается в комнатке.
Ниготков сидел за столом.
Одна толстая и широкая, безголовая рыбина лежала слева от него. Другую
он вдоль разрезал мелкими шажками. Разрезав, стал рыбину круто солить,