"Михаил Клименко. Отчего бывает радуга (Авт.сб. "Ледяной телескоп")" - читать интересную книгу автора

белая свинья. Старалась их размотать. Она была большая, как белый полярный
медведь, и чистая, словно только что с выставки. Я хотел схватить вилы, но
их нигде не было видно. Я бросился к белой свинье, изо всех сил пнул ее.
Но она лишь чуть сдвинулась, в одно мгновение повернулась ко мне оплывшим
рылом. Сверкнув бесцветными глазками, она так обдуманно и злобно
огрызнулась, что я испытал огромное потрясение, осознав вдруг свое
бессилие. Она чуть не цапнула меня за ногу. Вот тут-то я и не помню... Я
просто нагнулся и осторожно поднял ребенка на руки... Я увидел, что только
что бесцветные, склеротические глазки свиньи - теперь чернильно-сиреневого
цвета, а сама свинья была не белой, а розовато-фиолетовой. Вот тут-то,
Герман Петрович, - сказал я инженеру, - я и не увидел радуги, хотя искал
ее и, по глупости, хотел показать орущему ребенку. В то мгновение и
произошла перекодировка, трансформация моего цветовосприятия... Держа
плачущего ребенка на руках, я почти все вокруг видел белым, черным и серым
разной светлоты. Да, почти все... Меня поразило другое: я увидел, что лицо
ребенка было какого-то странного, совершенно неизвестного мне цвета.
Такого же потрясающего цвета были деревья в огороде, все еще влажная от
дождя трава, лес за рекой, пролетевшая птица, выбежавшая из дому сестра...
Я потом назвал этот цвет "тау"... И только свинья была фиолетовой...
- Ну все ясно, Константин, - нетерпеливо прервал меня главный инженер.
- Это уже дело специалистов...
Заседание художественного совета закончилось в половине седьмого.
Домой я шел не спеша, с заявлением об увольнении в кармане. Все пока
что было неопределенно. Шел и размышлял об этом казусе на худсовете, что
вдруг перестал слышать Эмму. В конце концов я понял, почему это произошло:
я был очень заинтересован в том, как и что она говорит в мою защиту, - что
и сам я хотел и мог сказать, но не говорил. Не всегда ведь возможно и надо
оправдываться, тем более когда тебя не очень-то понимают. И тогда бывает
очень важно, что о тебе скажут другие. Тут-то и произошло прямо
противоположное тому, что мне хотелось. Что-то вроде отрицательной
индукции. Такие явления случаются не так уж и редко. Бывает же, что
человек в момент напряженного эмоционального состояния на месте солнца
видит черный шар. Или не может вспомнить лицо любимого человека...
Минут через двадцать около малолюдного туннеля под железнодорожными
путями меня догнал Ниготков.
- Константин... Костя! - окликнул он меня.
Я оглянулся и остановился. Подняв руку, Ниготков приветственно
помахивал сливяно-пурпурными пальцами.
- Ну, Костя, ты сегодня хоро-ош!.. - улыбнувшись, сказал он. - Идем,
нам же по пути. Мне-то ведь на Нахимовскую. А знаешь, Костя, понравилось
мне! Ну и что, думаю: парень молодой, показалось что-то, а кровь кипит,
конечно. Понравилось! Ты словно коршун на меня этак налетел, и сам все
повыше!.. Взбежал на грунт да по комкам все повыше поднимается, а сам -
орел! - с меня глаз не спускает. Во сколько это, часов в девять, кажется?
Ну а в девять двадцать меня - как это говорят?.. - микроинфарктик и
хватил. Или, как это вы теперь выражаетесь, мини-инфаркт? Молодежь! Все у
них новое!.. А ведь устоял я на ногах, выстоял. Тоже ведь не лыком шит.
Мы вошли в гулкий туннель.
- Извините, Диомид Велимирович, я никаких таких целей не преследовал.
Показалось что-то. Сорвался. Глупо получилось. Извините!