"Елена Клещенко. Салли и Ли" - читать интересную книгу автора

Увидев Суламиту вблизи, помощник директора почел замки излишними.
Зверь, неспособный встать на лапы, действительно не был опасен для
служащих. Господин Флинн заплатил за аренду так щедро, как будто старая
конюшня не была темным сараем с дырявой крышей и прогнившим полом.
Дождей не предвиделось, а темнота была только кстати умирающему
животному, которое не хочет, чтобы на него смотрели. Любопытные,
ходившие посочувствовать "бедной зверюге" и полюбоваться на знаменитого
Капитана Моро, под старость слегка спятившего, вскоре ходить перестали:
тяжелый запах больной кошки не располагал к продолжительным визитам.
Зловонные язвы уже не было толку обрабатывать - напрасные мучения.
Джереми просто сидел рядом, гладил львицу по тяжелой голове, чесал за
ушами, тихо говорил ни о чем. Перегородки между стойлами делали конюшню
особенно темной, но Джереми не зажигал фонаря. Он успел приглядеться и,
возможно, его глаза светились тем же тусклым огнем, что полуприкрытые
глаза Суламиты. Настал день, когда она отказалась пить, а ночью начала
умирать.
Сострадание сменялось усталостью, и он невольно думал: "Скорей бы
уж..." Он думал еще о своей возможной неправоте, о том, что блестящий
прозрачный шприц все же лучше темноты и зловония, что Салли, которой он
сам не один раз делал уколы, ни о чем не догадалась бы, не сочла бы его
предателем... А если бы догадалась? Может, поблагодарила бы? Способно ли
животное желать смерти? Смерти - нет, а покоя и прекращения боли?.. Круг
привычных мыслей, из которого не находили выхода и более мудрые
философы. И еще один знакомый напев: разве ты не обрадовался, когда
получил то письмо и узнал, что она умерла? Что, если бы Ли вот так же
страдала в каком-нибудь бараке? То-то и оно, брат своих братьев... Эти
мысли давно потеряли убийственную остроту, став лишь отголоском прежней
боли, вроде мучительной ломоты в отрезанной ноге. Джереми не застонал,
как бывало, не саданул кулаком о деревянную перегородку, а просто
вздохнул, переменил руку и снова заговорил: ничего, старушка, держись,
рыжая, недолго осталось...
Оставалось и в самом деле недолго. Вздохи стали реже, с мучительными
промежутками, спина львицы судорожно выгнулась. Джереми коснулся ладонью
скрюченной лапы: тепло уже покидало ее, а шерсть была покрыта запекшейся
коркой - гной, кровь из пасти - в темноте не разобрать. Он почувствовал,
что должен убрать руку, что Суламита хочет быть совсем одна. Он
попрощался и отодвинулся на полшага, и отчего-то вспомнил приходского
священника, у которого школьник Джереми спросил, можно ли молиться о
вознесении умершей собаки, и как тот вознегодовал, приняв вопрос за
насмешку, а потом наябедничал старому Флинну, что его сын кощунствует...
Пусть они не возносятся, сказал он кому-то. В конце концов, это не наше
дело. Но пусть ей будет хорошо.
Снаружи светало, щели обозначились белым. Снова повернувшись к
Суламите, он сразу увидел, что все кончено: ребра не вздымались. Голова
лежала между лапами, шея казалась странно тонкой, потому что морда
чудовищно отекла, выглядела каплевидным наростом без глаз, без ушей...
Господи, подумал Джереми, холодея. Когда же это случилось, и что это
вообще такое, будь я проклят, отчего?.. И тут же, словно отыскался ключ
к загадочной картинке, он понял: то, что он видит, уже не львиная морда,
но человеческий затылок.