"Генрих фон Клейст. Михаэль Кольхаас " - читать интересную книгу автора

тридцать золотых гульденов! Мне нужны мои упитанные, здоровые лошади, вот и
все!
Внезапно побледневший юнкер спешился и крикнул:
- Если эта сволочь не желает брать своих лошадей, так пусть они
остаются. Идем, Гюнтер, Ганс, идем! - крикнул он, отряхая пыль со своих
штанов. - Вина, да поживее! - обернулся юнкер уже в дверях и вошел в дом,
сопровождаемый рыцарями.
Кольхаас твердым голосом заявил, что скорее сведет коней на живодерню,
чем в таком виде поставит их в свою конюшню в Кольхаасенбрюкке. Он оставил
их на замковом дворе, вскочил на каракового жеребца, крикнул, что сумеет
постоять за свои права, и был таков.
Во весь опор скача к Дрездену, он вдруг вспомнил о своем конюхе и о
взведенном на него обвинении, затрусил мелкой рысцой и, не проехав и тысячи
шагов, свернул в Кольхаасенбрюкке, дабы учинить предварительный допрос
конюху, что представлялось ему разумным и справедливым. Ибо правдолюбивое
его сердце, изведавшее все несовершенство миропорядка, несмотря на обиды,
которые ему пришлось претерпеть, склонялось к тому, чтобы утрату коней
принять как справедливое воздаяние, если его конюх и вправду в чем-нибудь
провинился, как то утверждал кастелян. В то же время другое, но столь же
верное чувство, все прочнее в нем укоренявшееся по мере того, как он
продвигался вперед, и всюду, куда бы ни заезжал, слышал разговоры о
несправедливостях, что ни день чинимых проезжим людям в Тронкенбурге,
говорило ему, что если все происшедшее - а на то было похоже - нарочно
подстроено, то он, человек недюжинной силы, обязан добиться удовлетворения
за обиду, ему нанесенную, и впредь оградить своих сограждан от подобной
участи.
По прибытии в Кольхаасенбрюкке, едва обняв преданную свою жену Лисбет и
расцеловав детей, радостно кинувшихся к нему, он тотчас же спросил, что
слышно о Херзе, старшем конюхе.
- Ах, милый Михаэль, - отвечала Лисбет, - если бы ты знал, сколько
хлопот нам наделал этот Херзе! Представь себе, что недели две назад он
явился домой весь избитый, избитый до того, что едва дышал. Мы уложили его в
постель, и он вдруг начал харкать кровью, а когда ему чуть-чуть полегчало и
мы принялись его расспрашивать, рассказал нам историю, в которой и понять-то
толком ничего нельзя было: как ты оставил его при лошадях, которых задержали
в Тронкенбурге, как его разными издевательствами принудили уйти из замка и
как ему не удалось увести с собой коней.
- Вот оно что, - проговорил Кольхаас, снимая плащ, - а он уже
поправился или нет?
- Да, только все еще харкает кровью, - отвечала она. - Я хотела
немедленно послать в Тронкенбург другого конюха, чтобы он ходил за лошадьми
до твоего приезда. Но ведь Херзе никогда не лгал и предан нам больше, чем
другие; потому мне и в голову не пришло сомневаться в его рассказе,
подтвержденном столькими живыми подробностями; ни минуты я не думала, что у
него украли лошадей или что с ними еще что-то стряслось. Он молил меня
никого не посылать в это разбойничье гнездо и пожертвовать лошадьми, если я
не хочу загубить из-за них человека.
- Он еще лежит в постели или уже встал? - спросил Кольхаас,
разматывая шейный платок.
- Вот уже несколько дней, как он на ногах. Словом, ты сам убедишься,