"Анна Китаева, Владимир Васильев, Александр Лайк. Идущие в ночь (Роман о Каменном лесе)" - читать интересную книгу автора

становятся еще ярче и понятнее.
Камень. Пыль: мелкая, дорожная. Давняя смерть. Свежий след коня и
человека - это мои спутники. Человек и конь... Конь странный. Он пахнет не
так, как обычные травоядные. Я даже не хочу считать его добычей. На этого
коня нельзя охотиться, он другой. Совсем.
Человек. Друг... Наверное, хозяин. У него теплые руки, которые умеют
восхитительно чесать за ушами и у шеи. Я даже могу позволить себе подставить
шею - горло. Которое больше не доверю никому.
Бежать тяжелее, чем всегда; больно дышать. Не все время, но больно.
Обычно я бегаю куда быстрее. Лапы не хотят слушаться, норовят нести меня
побыстрее, но больно, больно...
Хозяин, не спеши. Я иду, иду. Бегу. Только не спеши так, мне не
угнаться сегодня за конем...
Багровые тени лежали у стен ущелья. Темно-пурпурные. Как всегда. Как
всегда...
Наконец, ущелье заканчивается, впереди равнина, запах травы, земли.
Мышей. Птиц... разных. Все птицы пахнут по-разному. И козявок всяких запахи
- эти вообще пахнут совсем не как еда, но их можно есть, если другой еды не
добыть. Правда, не всех можно. Зато их гораздо больше, чем, скажем, птиц.
Грибами еще пахнет.
Человек. Не хозяин, другой. Знакомый запах... Человек пахнет здоровьем!
Помощью!
Я лизнул его в руку и толкнулся головой в ладонь. Я всегда так делаю,
когда хочу показать, что хорошо отношусь к человеку. Хозяин, давай не станем
обижать этого путника, он поможет нам! Я снова стану здоровым, и тогда легко
угонюсь за твоим конем.
Звуки человеческих голосов всегда вызывали во мне желание тихонько
повыть, но нельзя, нельзя. От воя люди волнуются и сердятся.
А потом хозяин снял шкуру и стал белым и пахнуть немного иначе. Он
уходил. Я дернулся, но Добрый человек удержал меня... И я понял, что хозяин
уходит не насовсем. Просто он тоже хочет, чтоб меня полечили. А лечить,
конечно, нужно без посторонних, в кустах, в логове, тогда никто не увидит и
не узнает.
Едва ладони человека коснулись моей груди, сразу стало легче дышать.
Перед глазами все еще плыли красные закатные тени, когда я, Моран,
вынырнул из пересветного небытия. На душе было странно, как иногда бывает в
горах, на краю обрыва. Или у моря. Словно замечаешь, что мир, доселе серый и
обычный, на самом деле полон красок и красоты. И внутри что-то иногда
вспыхивает, заставляя забыть суетную обыденность и хотя бы ненадолго уйти в
легенду или сказку. Где нет повседневной грязи, где все люди добры и где
никого не убивают. Даже оборотней.
Я приподнялся на руках, оторвав щеку от сырой земли.
Вот ведь странное ощущение! Я помнил кусочек красного дня. Я помнил
вулха. Правда, было странно, что вроде бы небольшой кусочек воспоминания
захватывал чуть не половину дня. Красный день равняется синему, я слышал это
неоднократно. Как же так? Хотя для вулха, наверное, время течет совершенно
иначе, нежели для людей. Но я был вулхом! Точнее, был внутри вулха, хотя и
не мог управлять его телом. Но помнил. Помнил его странные мысли,
опирающиеся вовсе не на то, что видишь, а на запахи. Для меня, Морана,
человека, главным в этом мире были глаза. Мир таков, каким я его вижу. А