"Эфраим Кишон. Скажи 'Шалом'" - читать интересную книгу автора

она посетила столь же охотно. Однако затем его привлекательность заметно
поблекла: муха хотела только мое левое ухо, и никакого другого. Стоило мне
защититься рукой, как она садилась на мою руку, а когда я хотел ее отогнать
этой рукой, она садилась на мое левое ухо.
И тогда я решил эту муху умертвить. Хоть я и противник смертной казни,
но жизнь тяжела и жестока, особенно летом.
Разумеется, я должен был осуществить это намерение спокойно и
хладнокровно, без суеты. Я считаю довольно диким бить кого-либо, а тем более
рассматривать сам акт казни как некое удовольствие. Но, тем не менее, я
терпеливо дождался, пока этот абориген не достигнет пределов досягаемости
моей руки, чтобы стремительным ее движением с ним покончить. И мне ничего
другого не оставалось, как набраться терпения и скорости реакции.
По меньшей мере десять раз муха уже была в моих руках, и каждый раз она
уходила от меня, снова садясь на мое левое ухо с ловкостью привидения и
невообразимой скоростью реакции. Я повторял свое нападение снова и снова,
казалось, мой кулак уже настиг ее в пустоте и раздавил, но другой абориген
вставал на место павшего товарища, как наполеоновский гренадер, - но нет,
это была все та же муха, которая прилетала пожужжать на мое ухо. Я узнавал
ее по большим глазам и наглой ухмылке.
Чтобы не потерять остатки самообладания, я отправился - под
непрерывными атаками мухи на мое левое ухо - на кухню, порылся и нашел там
большую хлопушку и вернулся обратно в кабинет, неся хлопушку в руке, а муху
на ухе. Но здесь я столкнулся с новыми трудностями. Разумеется, я мог
дотянуться до мухи сильным ударом правой, но при этом, также без сомнения,
мое левое ухо - и не только оно - испытало бы весьма болезненные ощущения.
Потому тут требовалась продуманная тактика. Я загнал муху в комнату и там
закричал на нее по-венгерски, что гарантировало (как и у любого другого
живого существа) наступление паралича. Но в данном случае он, к сожалению,
не наступил. Лишь примерно через четверть часа этого сотрясания воздуха в
качестве компенсации я получил лишь разбитую цветочную вазу, упавший горшок
с цветами, обрушившуюся настенную картину и расцветшее левое ухо.
Обстоятельства заставили меня принять компромиссное решение. Я вспомнил
про свою тетушку Зельму, которая держала в Будапеште парикмахерский салон. В
одном углу ее салона в течение всех летних месяцев всегда стояла тарелочка с
наколотым сахаром, предназначенная для того, чтобы собирать всех летающих
чудовищ. Точно такая же тарелочка стояла сейчас и на моем письменном столе,
разбавленная для удобства пищеварения несколькими каплями воды.
Действительно, муха немедленно покинула мое ухо, просвистела в пикирующем
полете над тарелкой, подхватила порцию сахарной пудры и вернулась обратно на
мое ухо, где начала спокойно употреблять свою добычу. Как только запас был
сожран, она раздобыла тем же путем новый, а потом следующий, а потом еще
один. После четвертого или пятого пике я вычислил интервал ее полетов и
врезал хлопушкой одним точно выверенным ударом. Обломки тарелки и мебели
падали еще несколько минут.
Человек с нерешительным характером, возможно, впал бы на моем месте в
панику. Но я не таков. Я могу переключить себя на воинственный лад.
Муха, москита вульгарис, как знает даже каждый необразованный, всегда
летит на свет и полностью избегает темноты. Потому я погасил свет в комнате
и открыл обе створки окна, чтобы наверняка убедиться, что солнечный свет
выведет на свободу моего летучего мучителя. Для верности я размахивал над