"Ганс Гельмут Кирст. Фабрика офицеров (про войну)" - читать интересную книгу автора

Никогда в жизни".
...Потом война. Прямо передо мной солдат, прячущийся за краем колодца.
Он согнулся в три погибели, как если бы у него были боли и он переносил их
молча. Его волосы под фуражкой стоят дыбом. В нем сидит страх, а вся
одежда и он сам в грязи. Через прицел своей винтовки я отчетливо вижу его
всего в каких-то шестидесяти метрах от меня. Ствол моей винтовки
поднимается на уровень его головы, я целюсь в висок, над которым видны
спутанные, нечесаные волосы. Указательный палец моей правой руки медленно
сгибается, но я не могу стрелять. Просто не могу! Но солдат из-за колодца
стреляет. Один из моих соседей как бы подпрыгивает, смотрит неподвижно в
течение нескольких секунд в ничто, затем между глазами у него начинает
бить фонтаном кровь, и он испускает дух.
"Вот тебе еще одна добавочная буханка хлеба", - говорит мне фельдфебель
Ташенмахер. "Мне она не нужна", - отвечаю я. Фельдфебель Ташенмахер
распорядился взять с транспортной машины два десятка буханок - для личных
нужд. "Ладно, брось, - говорит он мне простодушно, а когда он этого хочет,
он может быть весьма простодушным, - ты же не собираешься расстроить всю
игру, клади буханку в сумку. С нею можно кое-что сделать. За нее ты можешь
получить невинную девушку, если у тебя есть на то желание. Я могу тебя
снабдить соответствующим адреском - видишь, насколько я великодушен,
парень". "Не об этом речь", - отвечаю я. Его простодушие заметно
уменьшилось. "Чудак, - замечает он, - ты что, рехнулся, что ли? Чего же ты
хочешь? Две буханки? Ну бери, шут с тобой". "Нет", - отвечаю я. "Тогда
три, - говорит он сердито, - и это мое последнее предложение". "Я требую,
- заявляю я, - чтобы все два десятка буханок были возвращены туда, куда
они предназначены. Это тоже мое последнее предложение. Если это не будет
сделано, я об этом доложу". Нещадно ругаясь, фельдфебель Ташенмахер
укладывает все двадцать буханок, и притом собственноручно, назад.
...Ребенок хочет подойти ко мне, он поднимает руку и открывает
маленький рот. Но офицер выгоняет его наружу вместе с матерью. Затем он
отдает распоряжение сжечь дом вместе с двором, якобы для того, чтобы
обеспечить сектор обзора и обстрела. Дым волнами плывет в мою сторону,
вызывая тошноту, и, принимая желтый и зеленый оттенки, окутывает мою
голову. А я стою неподвижно и стараюсь не дышать, я слышу раздирающий душу
вопль женщины и то, как задыхается ребенок. Но я не шевелюсь и не дышу.
"Надо убивать, чтобы не быть убитым самому, - говорит офицер. - Это закон
войны, и никто не может от этого уйти".


..."Навести мою дорогую жену, - говорит мне товарищ. - Отвези ей этот
пакет, я тут кое-что собрал из съестного. Передай ей от меня привет и
скажи, что я постоянно думаю о ней". И вот я сижу напротив жены своего
товарища. Она просит меня рассказывать обо всем, она рада, и мы пьем. Я
хочу идти, но она не отпускает меня. "К чему торопиться, разве здесь, у
меня, так плохо?" - говорит она. В помещении тепло и становится еще
теплее. Тогда она говорит: "Располагайся поудобнее и не стесняйся".
Хорошо, я снимаю китель. А зачем она снимает свою блузку да еще чулки? Ах
да, в комнате тепло, и нам так хорошо сидеть вдвоем, как она говорит, а
кроме того, она мне доверяет. Это мне нравится, и за это мы пьем еще. А
потом она вдруг говорит, придвигаясь ко мне: "Ты всегда так долго бываешь