"Ганс Гельмут Кирст. Фабрика офицеров (про войну)" - читать интересную книгу автора

и не слышим ругающихся прохожих.
Вновь потоки воды. Но на этот раз это река на окраине города. Она
называется Одер. Ее воды несутся мимо, размывая и унося с собой песок и
землю, а мы смотрим на завихрения и водовороты. Стоя на коленях, мы делаем
из больших денежных знаков со многими нулями бумажные кораблики. Они
плывут, танцуют и болтаются, разворачиваются, как пьяные, ударяются друг о
друга, но плывут. Бумага, из которой сделаны деньги, плотная, вполне
годится для этих целей.
"Деньги сейчас хороши лишь для того, чтобы подтереть ими зад!" Это
говорит человек, являющийся моим дядей. "Нет, - отвечает мой отец, - это
не так!" "Все, что напечатано или написано, короче говоря, все, что
является бумагой, - говорит дядя, - все это нужно только для подтирания
зада". "Ты не должен так говорить! - восклицает отец возмущенно. - Во
всяком случае, в присутствии детей".
Отец никогда не говорит много. Мать же вообще почти ничего не говорит.
В нашем очень маленьком домике всегда тихо. Лишь когда речь заходит о том,
что мой отец называет "высочайшими вопросами", об отечестве, например, или
же о почте, тогда он слегка распаляется. "То, что многие люди любят и
уважают, - говорит отец, - это, конечно, достойно любви и уважения -
запомни это, сын мой". А однажды отец встает по стойке "смирно" посреди
нашего маленького садика, когда мимо проходит начальник почты господин
Гибельмайер. "Браво, Крафт! - кричит Гибельмайер отцу. - Действительно
очень хорошо: ваши цветы стоят как солдаты. Есть на что посмотреть. Так и
продолжайте дальше, Крафт!"
"Надо покрасить наш домик, - говорит отец после долгих размышлений. -
Так, чтобы на него тоже стоило посмотреть!" Он покупает меловую краску и
клей как основу, а также две кисти, маленькую - для меня. И вот мы
начинаем красить. Краска голубого, небесно-голубого цвета. Господин
начальник почты, этот самый Гибельмайер, вновь проходит мимо и спрашивает:
"Что это вы там делаете, Крафт? Что это должно означать?" "Я хочу сделать
свой дом красивее, господин начальник", - отвечает мой отец, стоя
навытяжку. "Но этого вам делать не следует, - говорит Гибельмайер
решительно, - это слишком бросается в глаза - это просто навязчиво,
почтеннейший. Если бы вы взяли по крайней мере желтую краску, цвет нашей
почты, это было бы для меня более или менее понятно - но небесно-голубая?
Это слишком кричаще! Во всяком случае я могу лишь сказать: такой цвет для
одного из моих служащих определенно неподходящ". "Так точно, господин
начальник", - отвечает отец. А когда Гибельмайер ушел, он говорит мне: "Он
был офицером резерва, ты это понимаешь?" "Нет, я этого не понимаю, -
ответил я, - ибо что может иметь общего офицер резерва с покраской дома?"
"Позже, - отвечает отец, - ты и это поймешь". И наш дом остается серым.


"С 1922 года я посещаю восьмилетнюю школу в своем родном городе и
регулярно перехожу из класса в класс, имея посредственные оценки".


Мои книжки зачитаны и растрепаны. На них пятна от моих рук, потных и не
совсем чистых. Там и тут пестрят следы карандаша - подчеркнутые места,
различные знаки, дописанные слова, нарисованные фигурки, в том числе и