"Пантес Киросон, Петр Калиновский. Очевидцы бессмертия " - читать интересную книгу автора

Когда я вышел из дома огородника, у меня стало на сердце так легко и
светло, что и передать трудно, Я пошёл к морю, хотел помолиться, но там
сновали люди и шумели волны, а мне хотелось тишины и одиночества. Я
направился за город, к лесу и тишине.
Было солнечное утро, тёплый аромат струился от травы и цветов в поле.
За полем был лес, а дальше горы, те самые, манившие меня и сулившие счастье,
мир и покой... Я не могу выразить, что случилось со мной. У меня было такое
чувство, будто я растворяюсь и сливаюсь с полем, травою, стрекотом
кузнечиков, воздухом и солнечным светом. Свет утра совсем изменился и стал
каким-то сияющим, всепронизывающим и розовым. Всё дрожало и искрилось перед
моими глазами, а в душу и сердце потоком лилась блаженная и неописуемая
радость. Мне казалось, будто я поднимаюсь над всем. Я опустился на колени в
траву, с трудом овладел собою и хотел помолиться и поблагодарить Бога за
ниспосланную мне радость и блаженство. Я шептал: "Господи... Господи...", с
языка срывались обрывки обычных молитв, но они звучали как-то чуждо и жалко.
Они гасили свет и всё блаженство.
Я возвращался домой, и мне показалось, что в это утро я понял три
сокровенные вещи: что только совершая доброе дело, можно всем своим
существом почувствовать присутствие Бога; что, быть может, те безмерные
страдания, которые сейчас посланы людям, даны им в наказание за то, что они
потеряли милосердие и доброту к своим ближним; и часто самая высокая
молитва - молитва без слов...
Старика всё не было.
Наконец, не осталось у меня больше терпения дожидаться его. Было ясно:
что-то с ним случилось. Я решил идти один, без проводника.
Нашёл гамак, чтобы, подвесив его между деревьями, спать, не боясь быть
растерзанным зверями, и решил пробираться через леса и горы один, сколько
хватит сил.
Мне говорили, что без проводника никак не пройти - заблудишься, ибо
всюду непроходимые заросли, дикие звери, да и люди там не лучше зверей: за
рваную рубашку убьют. Но удержать меня от намерения идти - больше уж ничто
не могло. Душа моя тревожилась и как бы что-то предчувствовала. В ночи мне
что-то шептало: "Торопись!.. Торопись!"
Уже почти всё было собрано в дорогу, как вдруг я заболел странной
болезнью, вернее, - не болезнью, а каким-то оцепенением. Всё тело охватила
слабость. Меня тянуло к покою, к неподвижности. Я садился где-нибудь в
уединённом месте, чтобы меня ничто и никто не беспокоил, и сидел
долго-долго, часами, И казалось мне, что я ни за какие блага не нарушу свой
покой и это блаженное оцепенение. Словно в горячей воде сижу, радостная
слабость, не хочется и пошевельнуться, и в голове одна мысль: "Только бы
никто меня не увидел, только бы никто сюда не пришёл!"
До этого я был полон воли, горячо и хлопотливо собирался, теперь же
рассудок меня торопит и зовёт в путь - а я не хочу и пошевелиться.
Потом пришли сны. Чёрные и тревожные, полные какого-то страшного
предчувствия, Эти сны вывели меня из оцепенения, я превозмог свою болезнь и
стал лихорадочно собираться. У меня появилось такое чувство, будто за мною
погоня, ещё далёкая, неслышимая, но уже нельзя терять ни минуты.
Всё было готово. Хозяйка собирала мне в дорогу еду и просила то одно,
то другое не забыть передать своим родственникам и знакомым в Персии.
Молилась, чтобы Бог помог мне. И она, и её муж любили меня как родного.