"Анна Кирьянова. Охота Сорни-Най (журнальный вариант) " - читать интересную книгу автора

побоялась тяжелого скандала, которыми часто заканчивались семейные
праздники.
Отец был в семье царем и богом, его мнение было единственно правильным,
а его слово - законом. Мрачный, высокий, костистый отец полностью подавил
мать, управляя всей жизнью семьи. Отец работал на заводе обычным токарем,
был угрюм, молчалив, пользовался репутацией исключительно честного человека.
Он рано вступил в партию и истово верил в правоту марксистско-ленинского
мировоззрения. Однажды он ударил тяжелой свинцовой болванкой молодого ухаря
из своей бригады, который неудачно пошутил по поводу предстоящей
демонстрации. Ухарь упал, обливаясь кровью, начались шум и суета вокруг его
поверженного тела, а отец отошел обратно к станку и снова принялся
перевыполнять норму. На товарищеском суде Николай Егорыч, отец Любы, коротко
сказал:
- За Советскую власть я любого убью.
Парторг и начальник цеха только вздохнули и потупились, втайне завидуя
твердой вере токаря Дубинина. Решено было вынести ему выговор по
общественной линии. Испуганный ухарь уволился с завода, стараясь никогда
больше не попадаться на глаза Дубинину. Фронтовик, четырежды раненный на
войне, Дубинин был тяжелым человеком и для близких людей. Любу он любил, но
от этой любви хотелось убежать, скрыться, спрятаться: отец постоянно
контролировал дочь и часто вел с ней "серьезные разговоры", которые
заканчивались слезами девушки. Он никогда не поднимал на дочь руку, но его
тяжелые и суровые слова были иногда страшнее побоев. Мать смирилась с
характером мужа, старалась не перечить ему, но иногда и она плакала по
ночам, когда муж храпел, отвернувшись к стене. На фоне отца она как-то
поблекла, захирела, стала молчаливой и задумчивой. Токарь давно не имел с
женой супружеских отношений. Виной тому были ранения и полное пренебрежение
своим здоровьем. Врачей отец терпеть не мог, считая их всех евреями и
убийцами. Он был твердо убежден, что именно врачи извели товарища Сталина.
Но столике у кровати лежала газета "Правда", вся испещренная пометками
синим карандашом: Николай Егорыч разбирал все статьи и заметки, строго
подчеркивая некоторые неправильные высказывания или сомнительные
утверждения. Жить с ним было тяжело: он никогда не просил путевок в
месткоме, не приносил домой продовольственных заказов, не пользовался
льготами и отказывался от лечения в санаториях. "Другим нужнее", - угрюмо
бурчал он, хлебая суп из алюминиевой чашки. Единственное и самое главное,
чем премировала его власть за труд с перевыполнением плана на сто
процентов, - отдельная двухкомнатная квартира в новом доме. До этого семья
жила в подвальной комнатушке, где зимой промерзали углы, а летом царила
невыносимая сырость. Дубинина чуть не силой заставили переехать.
Теперь им все завидовали - отдельная квартира была царской роскошью для
многих семей. Что за беда, что в пятиметровой кухне едва хватило места для
столика и табуретки, а в комнатках потолок буквально лежит на голове -
сбылась мечта, они стали обладателями отдельного благоустроенного жилья в
рабочем районе. У Любы появилась отдельная комната. Там стояла узкая
железная кроватка, покрытая синим одеялом, письменный стол, книжный шкаф и
еще этажерка с книгами. В основном это были учебники и отцовские любимые
тома собрания сочинений Сталина, на полях которых синим карандашом были
проставлены восклицательные знаки и короткие фразы типа: "Верно!",
"Гениальная мысль товарища И.В. Сталина!". Люба бы поразилась, если бы ей