"Екатерина Кинн, Наталия Некрасова. Самое тихое время города " - читать интересную книгу автора

окном, просыпаешься в совершенной белизне.
...И он проснулся от белизны. Был предрассветный час, когда редеет
темнота. Мягкий свет уличных фонарей растворился в перламутровом сиянии
свежего снега. Андрей повернулся набок, и его взгляд остановился на
предмете, который он специально поставил на вытащенную из кладовки
подставку, чтобы смотреть на него, засыпая и пробуждаясь. Над желтоватым
льняным кружевом покрова мягко сиял кубок из оникса и серебра, которое на
самом-то деле не было серебром, но Андрею хотелось думать, что это
настоящее, старое, памятливое серебро. В заполнившей мир белизне кубок до
краев был наполнен жемчужным светом и тихо мерцал.
Вот так, наверное, и должен выглядеть Грааль, пронеслась мысль на грани
грез и яви. Он должен проступать из белизны и сиять изнутри. Не странно ли,
подумал Андрей, видеть мысленно темный фон и сияющий центр композиции и не
иметь ни малейшего представления о том, из чего будет эта композиция
состоять? Но картина о Святом Граале, мысль о которой жила в его сердце с
первого взгляда на ониксовый кубок, наконец стала проступать в воображении
как изображение на фотобумаге в проявителе.
Андрей знал, что проявку торопить нельзя. Стоит поторопиться - и выйдет
нечто невыразительное, могила для замысла. Даже подготовительные этюды рано
делать. Вот когда станет ясно, что за помещение озарено сиянием Грааля и кто
смотрит на свет, при котором самый светлый чертог кажется окутанным
сумраком, вот тогда можно будет браться за бумагу и уголь, карандаш и кисть.
Желание написать картину о Граале сделалось таким сильным, что впору
было застонать, как от боли в сердце. Как там у Гребенщикова? "Я ранен
светлой стрелой..."
"Я ранен светлой стрелой... Светлой. Ранен светом". Андрей закрыл
глаза, засыпая снова. По ту сторону был мир, укрытый белизной, без теней и
резких очертаний, и город проступал голубоватыми растушевками на белом
листе. И город лежал у него в ладонях, а Вика смотрела на его ладони,
исчерченные паутиной улиц, и в ее русых волосах не таяли крупные снежинки.
Наступал последний день года.

Вечером будут застолья, гулянки, фейерверки, пьяные попевки
полузнакомых самим певцам песен, а соседская Серая Тварь заберется, по
обыкновению, на балкон, и Андрею придется вынимать ее из-под заснеженного
кресла и идти в такую же квартиру на третьем этаже в соседнем подъезде,
сдавать пышношерстную кошку Марье Николаевне, которая будет извиняться и
приглашать отведать тортика...
Он будет улыбаться, поздравлять и отвечать на поздравления, но главной
частью сознания Андрей будет далеко - в темной глубине холста, на котором
сияет Грааль и проступают, высветляются рыцари, сородичи Лоэнгрина и
собратья Галахада, и дева в тяжелом промокшем плаще, с русой косой и
тревожными серо-голубыми глазами...

Я очень люблю Рождество. И Новый год люблю. Хотя последний праздник
зародился, если так можно сказать, неестественным путем, он все равно как-то
взял да и прижился. Наверное, потому, что это зима. А зима прекрасна. Чиста
и спокойна, вся в мелком серебре, яркой лазури неба и алом солнце. А еще я
люблю морозные дни, подернутые дымкой. Какие они хрустящие, как пахнет
свежеразрезанным арбузом воздух! О, а еще он тонко пахнет мандарином! Этот