"Стивен Кинг. Рита Хейворт в шоушенкской тюрьме." - читать интересную книгу автора

отношение к нему судей и присяжных.
Вернув другу машину и забрав свою, Энди поехал домой. Линда, лежа в
кровати, читала книгу. Он спросил ее, как прошла поездка в Портленд. Она
ответила, что все было замечательно, но она не присмотрела ничего, что
стоило бы купить. С тех пор Энди окончательно уверился в своих подозрениях.
Он рассказывал все это совершенно спокойно, негромким ровным голосом,
который за все время его показаний ни разу не пресекся, не повысился, не
сорвался.
- Какое было ваше психическое состояние после этого и до той ночи,
когда была убита ваша жена? - спросил защитник.
- Я был в глубокой депрессии, - холодно ответил Энди. Все так же
монотонно и безэмоционально, как человек, зачитывающий меню в ресторане, он
поведал, что задумал самоубийство и зашел так далеко, что даже купил
пистолет 8 сентября в Левинстоне.
Затем защитник предложил рассказать присяжным, что произошло после
того, как Линда отправилась на встречу с Гленом Квентином в ночь убийства.
Энди рассказал, и впечатление, которое он произвел на жюри, было наихудшим,
какое только можно себе вообразить.
Я знал его довольно близко на протяжении тридцати лет и могу сказать,
что из всех встречавшихся мне людей он обладает наибольшим самообладанием.
Если с ним все в порядке, то кое-какую информацию о себе он выдает в час по
чайной ложке. Но если с ним что-то не так, вам этого никогда не узнать.
Если Энди когда-то и пережил "темную ночь души", как выражался какой-то
писатель, он никогда никому этого не расскажет. Он относится к тому типу
людей, которые, задумав самоубийство, не устраивают прощальных истерик и не
оставляют трогательных записок, но аккуратно приводят в порядок свои
бумаги, оплачивают счета, а затем спокойно и твердо осуществляют
задуманное. Это хладнокровие и подвело его на процессе. Лучше бы он проявил
хоть какие-либо признаки эмоций. Если бы голос его сорвался, если бы он
вдруг разрыдался или даже начал бы орать на окружного прокурора - все одно
было бы ему на пользу, и я не сомневаюсь, что он был бы амнистирован,
например, в 1954. Но он рассказал свою историю как машина, как
бесчувственный автомат, как бы говоря присяжным: "Вот моя правда. Принимать
ее или нет - ваше дело". Они не приняли.
Энди сказал, что он был пьян той ночью, что он был в той или иной
степени пьян с 24 августа, и что он был человеком, который терял над собой
контроль и уже не мог удержаться от рюмки. Уже в это присяжные могли
поверить с большим трудом. Перед ними стоял молодой человек в превосходном
шерстяном костюме-тройке, при галстуке, превосходно владеющий собой, с
холодным спокойным взглядом. И очень сложно было представить себе, что он
напивается в стельку из-за мелкой интрижки его жены с провинциальным
тренером. Я поверил в это только потому, что у меня был шанс узнать Энди
так, как эти шесть мужчин и шесть женщин знать его не могли.
Энди Дюфресн заказывал спиртное всего лишь четыре раза в год за все
время нашего знакомства. Он встречал меня на прогулочном дворе за неделю до
своего дня рождения, а потом перед Рождеством. Всякий раз он заказывал
бутылку "Джек Даниэль". Он покупал это так же, как и большинство
заключенных, получающих гроши за свой рабский труд здесь. С 1965 года
расценки нашего труда подняли на двадцать пять процентов, но они остались
смехотворно низкими. Плата за мой труд составляла десять процентов от