"Анатолий Ким. Близнец (Роман)" - читать интересную книгу автора

- Понятно. Что от меня требуется? - слишком непринужденным тоном,
стараясь не сбиваться с него, отвечал я, выросший в семье дипломата, с
молоком матери усвоив необходимость самообладания и особого ведения
разговора с представителями "органов".
- Пока что встретиться и поговорить.
- А что я такого сделал, можно узнать? - Это была первая ошибка, за
которой традиционно последуют и вторая, и третья...
Накатанная миллионами людей дорога неукоснительных ошибок, в конце
приводящая под лагерную вышку или к "вышаку" через расстрел.
- Да не бойтесь, ничего вы не сделали,- стали меня успокаивать.
- Мне бояться нечего,- взяв себя в руки, сухо ответил я. Уже были
другие времена. Цензуру отменили...
- Правильно. Я повторяю: мне нужно просто с вами встретиться и
поговорить.
- Что ж, пришлите повестку, назначьте время,- стал я наглеть. Пусть все
будет так, как это положено.
- Не так, не так, Василий Викторович! - почти что заволновались на том
конце провода.- Я предлагаю по-другому. Встретимся завтра в гостинице
"Минск", двести одиннадцатый номер, одиннадцать тридцать утра... Сможете?
- Завтра? Дайте соображу... Завтра...- забормотал я, как бы глубоко
задумавшись. На самом деле я ни о чем не думал - не мог; я пребывал в
оцепенении нутряного ужаса, который тоже был всосан с молоком матери.-
Хорошо, завтра у меня время найдется,- дал я согласие, принимая тон
снисхождения - что опять было ошибкой; ибо мне уже самому было слышно, что я
фальшивлю.
Назавтра в "Минске" в номере 211 мы встретились, и я в гражданском
костюме, при галстуке приветствовал крепким рукопожатием самого себя -
писателя Вас. Немирного, в кожаной курточке, с маленькой, кожаной же,
кепочкой на голове... Из нас двоих один был обычный человек, рожденный
матерью и через ее пуповину получивший весь жизненный материал для своего
телесного устроения. Другой - подполковник КГБ (такой-то), и в нем я,
который ничего такого не получал в зародышевом состоянии, и мое формирование
происходило на материале, поставляемом через незримую пуповину напрямик из
той суперначальной пустоты, которую древний китаец Лао-цзы обозначал
понятием дао.
В московском людском скопе существовал работник госбезопасности
(имярек), может быть, благополучно существует и сейчас, господа.
Однажды, спускаясь по лестнице в нижний буфет Дома писателей,
Василий увидел атлетически сложенного, как говорится, лысоватого,
холеной наружности блондина, который стоял в дверях бильярдной,
расположенной в полуподвале, курил и как-то по-особенному, не так, как
другие, внимательно посматривал на него.
И минутой позже прозаик Анатолий Шерстянкин, очкастый бородатый
человечек, который в тот раз вслед за мной спускался в буфет, просветил
меня: встреченный нами у бильярдной господин есть офицер КГБ, поставленный
надзирать над писателями в их московском Союзе. Но в достопамятный день
увиделся с Вас.
Немирным не этот офицер, а иное существо - это был я, внедренный в
гэбэшника, обладающий природными свойствами, каковых не имелось ни у него,
ни у моего брата-близнеца.