"Анатолий Ким. Близнец (Роман)" - читать интересную книгу автора

человеческим, но с космическим восприятием - увидел некий огненный круг,
средоточие светящейся материи, которое образовалось для зарождения новой
звезды. И младенцу захотелось ухватить эту звезду, родившуюся на его глазах,
он очаровательно улыбнулся, на миг показав розовые беззубые десна, взболтнул
ручонкой, издал гулькающий звук на выдохе. В тот же миг в клинике, под
стеклянным колпаком, я сделал точно такое же движение рукой, издал горловой
лепет - и, не замеченный никем из персонала клиники, навсегда покинул ее,
свою истинную искусственную родину-мать. Очевидно, я попросту растаял в
воздухе и переместился в Москву, в квартиру своего отца, а точнее - в
электрическую лампочку мощностью в шестьдесят ватт.
Это был настенный светильник под матовым колпачком - обычное
незамысловатое изделие косной отечественной промышленности, с круглым
пластиковым основанием для крепления к стене, на обратной стороне которого
был наклеен бумажный заводской ярлычок с фиолетовым штампом. Итак, на
какое-то неизвестное мне время я стал этой лампочкой, смиренным, безотказным
электроприбором времен развитого социализма в России. К свету этой лампы так
и рванулась глухая и еще бесчувственная ко всему политическому,
человеческому космическая душа младенца Василия. Видимо, она устремилась к
тому началу, откуда произошла, и на пути к сему было расположено множество
знакомых галактик, звездных систем и туманностей. Они горели сияющими
огненными кольцами.
Младенческая душа Василия приняла, видимо, свет настенной лампы за
сияние вселенной-матери.
После того как мы побывали рядом друг с другом - он в кроватке, я на
стене - какое-то недолгое время, нам пришлось расстаться.
Ибо устремления быстро развивающейся души младенца Василия были
многообразны, неразборчивы, прихотливы и весьма широко распространялись в
пространстве и во времени. Не ведая о том, он посылал меня в такие
путешествия, откуда порой и выхода никакого не существовало. Так, однажды,
уже в отроческом возрасте, он прочитал книгу "Водители фрегатов" и страстно
возмечтал стать капитаном Джеймсом Куком - пришлось мне отправляться в
другой век, стать этим капитаном и быть съеденным дикарями! Невозможно
перечислить все предметы, рукотворные и натуральные, всех людей и животных,
птиц, рыб, насекомых, героев книг, в которых внедрялась моя душа по прихоти
его фантазии.
В особенности стали многочисленными и непоследовательными - по времени
и пространству моих воплощений - "командировки" для меня в тот период, когда
мой брат-близнец занялся литературным сочинительством. Какими только
мужчинами и женщинами, детьми и взрослыми не побывал я - в большей части
почему-то людьми непривлекательными, несчастными, слабодушными. Василий
Немирной, этот яркий представитель так называемого русского постсоветского
модернизма, не знал, как и всякий безответственный писатель, что своим
сочинительством плодит и множит вполне реальные существа, в том числе и
человеческие.
Все эти раскольниковы, сорели, квазимодо на самом деле существуют и
после того, как были созданы их авторами,- душа брата-близнеца, каковой есть
и у литературных персонажей, вселяется в подходящий объект внешнего мира и
паразитирует в нем, пока вконец не изнурит, окончательно не поглотит его.
Хорошо, если паразит окажется доброкачественным, как Пьер
Безухов, скажем,- пусть себе множатся на земле такие добродушные,