"Анатолий Ким. Мое прошлое (Повесть)" - читать интересную книгу автора

них проставили особые пометки. За пределы Казахстана выезжать им
запрещалось. Это положение сохранялось больше десяти лет.
Во время войны с Германией Казахстан оказался убежищем для бесчисленных
беженцев, уходивших от нашествия немцев, и местом ссылки двух миллионов
"русских немцев" с Поволжья, где они жили на протяжении нескольких веков.
Когда мне исполнилось лет пять-шесть, моими друзьями были Роман и Эльза,
рыжеволосые немецкие дети. Их мать Клара, миловидная полная женщина,
работала уборщицей в школе, где устроился мой отец после переезда из
Сергиевки.
Чеченцы представлялись страшноватыми людьми. Особенно страшными в них
казались их огромные бараньи шапки с длинным мехом, свисавшим прядями на
глаза, крючковатые носы и всегда почему-то рваная одежда, туго перехваченная
на поясе узким ремнем.
У корейцев с чеченцами сложились довольно напряженные отношения. Я помню,
была корейская свадьба - и вдруг народ зашумел и повалил на улицу. А там уже
кипело настоящее сражение между чеченцами и корейцами. Причем дрались не
только мужчины: чеченцы при подобных схватках вступали в бой всем скопом, от
мала и до велика, молодые женщины и старухи, детвора и подростки.
Вооружались они чем только могли: дубинами, железными кочережками, мотыгами.
Бабы чеченские поднимали пронзительный вой и были не менее страшны, чем их
мужья в лохматых шапках.
В другой раз, я помню, в полях толпа корейцев гналась за одиноким чеченцем.
Он был в большой бараньей шапке, хотя стояла жара. Оказалось, что этот
человек вор: он угнал у корейского хозяина корову и зарезал ее... Его
догнали посреди поля - и на моих глазах толпа стала побивать его кольями...
Время было жестокое и беспощадное - настал послевоенный голод.
Чеченцев привезли с Кавказа где-то к осени, и они дружно принялись строить
дома из глиняных кирпичей-саманов. Но к зиме дома у них не были готовы:
стояли без окон, без дверей. У переселенцев начался, видимо, голод.
Чеченские женщины с протянутой рукой сидели на снегу вдоль дороги, низко
надвинув на лицо платки.
Но через год-два чеченцы прижились на новом месте, как и корейцы, и немцы, и
другие ссыльные народности. Они стали нашими соседями в городке Уш-Тобе, где
мы оказались после нового переселения, и у меня были даже друзья среди них:
Ибрагим, Шамиль... На городском рынке появились наспех сколоченные чеченские
лавочки и ларьки. Их хозяева в лохматых шапках уже не были одеты в рванье,
на поясах у некоторых появились богато украшенные кинжалы в ножнах.
Казахстан моего детства, солнечный и жаркий, с шумными многоязыкими
базарами, взрастил в моей душе то человеческое начало, которое развивалось
потом в течение всей жизни и стало причиной и оправданием моей судьбы.
Я очень рано начал осознавать, что корейцы, к которым принадлежу и я, не
являлись хозяевами жизни там, где мы жили. Мое детское сердце постоянно
тревожилось за родителей, в особенности за отца, у которого бывал
неуверенный и виноватый вид, когда у него случались какие-то неурядицы или
осложнения по службе.
Я побаивался чеченцев, дружил с бедными немецкими детьми и завидовал своему
единственному другу-казаху, малышу Масабаю, у которого была своя верховая
лошадь. У меня ее не было и никогда не могло быть.
В этом моем детском чувстве невозможности сказывалась горечь моего
деда-крестьянина, у которого так и не было своей земли. Пожалуй, и моя душа