"Дина Калиновская. О, суббота! (Повесть, ж."Дружба Народов" 1980 N 8)" - читать интересную книгу автора

стоящих людей.
- Нет, Гришенька, нет, я не хочу. Брат и сестра. И знаешь, почему? Я
сейчас скажу, ты только не перебивай меня. Те отношения, то, что было, сам
знаешь... В общем, они могут забыться, как это бывает, могут
испортиться... И пусть! Пусть, Гриша! Мне совершенно не жалко, черт с
ними! Что жалеть - мираж? Зато...
- Тебе не жалко, детка? - перебил ее Гриша, и она не узнала Гришиного
голоса. - Тебе в самом деле не жалко?
- Зато брат и сестра - всегда брат и сестра, Гриша! Что может быть
прочнее? - шептала она настойчиво.
А можно было уже не шептать. Из загородки, как песчинки из баллончика
песочных часов, пассажиры узкой струйкой вытекли на поле, старались
поспеть за резво шагающей к самолету стюардессой. От калиточки, где
проверяли билеты, через поле потянулся ручеек пассажиров. Гриша
нахмурился, показал свой билет дежурному, ушел за трубчатый заборчик,
через заборчик они поцеловались рассеянно и наспех.
- Почему же тебе не жалко?.. А, Манечка?
Она успела ему что-то сказать еще о прочности, о надежности, о своей
ненависти к неопределенному, о том, что нечего жалеть, ничего не было,
если он не смог остаться или она не смогла последовать за ним, шутки
молодости, пустое.
- О Маруся, ты меня убила!..
О чем же убиваться, отвечала она ему. Если было бы из-за чего
убиваться, он бы спрыгнул в свое время с палубы на причал и. остался тут
навеки. Или не остался, а схватил бы ее на руки и силой увез с собой. Но
ведь этого не случилось? Ни того, ни этого? О чем же убиваться, просто
смешно...
Гриша не дослушал, махнул рукой, махнул не ей, а куда-то в сторону и
побежал догонять попутчиков. Догнал конец льющейся струйки, обернулся,
опять махнул рукой изумленно и странно, как будто у него болело плечо, и
больше не оборачивался.
Суббота, суббота, серебряная паутина сумерек, и я заканчиваю, читатель,
повествование, небольшое мое строительство. Почти достроен дом, осталось
чуть-чуть, кой-какие мелочи. Я хочу попрощаться с тобой, дорогой читатель,
как было принято в старину. Давний обычай.
Он получился не слишком просторным, мой дом, но, кажется мне, в нем
тепло и достаточно света. И не вползла вражда в тихую повесть ожидания и
встречи, чтобы сказать: я тут! Пока дикие камни бесхит-\ ростно задуманной
постройки плотно складывались один к одному, мне было спокойно. Но стоило
образоваться щели, самой небольшой щелочке, и ночи мои становились
тревожными - вдруг войдет она, вражда, назовется конфликтом,
остродраматической ситуацией, и что буду я тогда делать с этим исчадием!..
Но миновало. Окна дома моего мирно смотрят на закат.
Заходи, читатель. Прошу. Это будет мне радостью.
Если же ты захлопнул дверь раз и навсегда и недоволен, ничего, иди с
миром, я не обижусь. И не спрошу: а куда же ты идешь? Я скажу: пусть
приятной будет и твоя дорога, привет и тебе!
Она стояла возле трубчатого заборчика и махала рукой, пока
приземлившийся самолет из Ленинграда не подкатил к самому вокзалу и не
закрыл от нее Гришу.